Невеста для капитана

Она поднялась на палубу. Иван развернул ее за плечи к себе лицом.

— Я хочу знать, как это было.

Даже в темноте она разглядела его прищуренные глаза, ставшие вдруг стального, серого цвета. Губы сжаты, на скулах играют желваки. Она удивленно посмотрела на него, смущенная его столь бурной реакцией.

— Это б-было холодно.

— Черт! — Он подхватил ее на руки и понес на камбуз, где усадил напротив печки. Потом проверил койки и, убедившись, что они пусты, захлопнул крышку входного люка. — Снимай скорее мокрую одежду. — Иван взял большое полотенце, пару толстых носков, несколько чистых свитеров с полки над ее постелью и вернулся к ней с недовольным видом оттого, что она все еще была полностью одета. Он пробормотал что-то нечленораздельное и бесцеремонно стянул с нее намокший свитер.

— Эй! — только и успела она выкрикнуть, как он надел на нее сухую рубаху. Когда руки его были уже на застежке ее брюк, она вдруг инстинктивно ударила его в пах и отбросила в сторону. От боли он пару раз перекатился по полу и сделал несколько быстрых вдохов, пытаясь восстановить дыхание. Стефани с причитаниями подбежала к нему.

— Извини! Я не хотела! Это рефлекс.

Растянувшись на полу, Иван прикрыл глаза, стараясь расслабиться. Боль постепенно отпускала, и, наконец, физические страдания сравнялись с муками попранного достоинства. Его только что накаутировала женщина, в которой и пятидесяти килограммов не было. Когда она сказала, что ее выкинули в реку, он вскипел от ярости, и мышцы его напряглись, будто ему предстояло ее спасать. А теперь это бедное, беззащитное создание швыряет его, как тряпичную куклу.

Стефани приложила к его лбу мокрое полотенце.

— С тобой все в порядке? Ты ничего не повредил?

— Тебя это беспокоит?

— Конечно, беспокоит.

— Надо же, — он понял, что надулся, и рассмеялся. Иван не страдал болезненным самолюбием. Теперь, когда боль почти утихла, он стал воспринимать ситуацию с юмором.

— Бывало, ребенком я сбивал колени, тогда мама целовала больное место, и боль проходила.

Стефани шлепнула его полотенцем. Он медленно встал и повернулся к девушке спиной.

— На твоем месте надо бы поторопиться с переодеванием, пока я в себя не пришел.

Она выполнила его указание с живостью молодого солдата.

— Я одета, — произнесла она, натягивая носки.

Он подал ей чашку горячего кофе и терпеливо смотрел, как она его пила. Потом забрал пустую чашку и начал вытирать полотенцем ее волосы, пока они не стали почти сухими и торчащими во все стороны. Он стоял совсем близко к ней и испытывал удивлявшую его самого нежность. Она будила в нем чувства, не соответствующие данной ситуации. Между тем, так, по крайней мере, казалось ему, меж ними установилась та близость, которая никогда не возникала у него с другими женщинами. И эта близость рождала желание, пугавшее его своей безумной неудержимостью. Он старался подавить его с помощью невинного флирта и наигранной легкости, но не представлял, как долго сможет сдерживать себя. Если он не будет очень, очень осторожным, то потеряет контроль над собой, и это выдаст его с головой.

Он подбросил в печку несколько поленьев, чтобы поддержать огонь, и рад был видеть, как оттенки жизни заиграли на ее лице. Ему не надо было позволять ей плавать, но он был зачарован видом ее фигуры, скользящей в темной воде, подобно лоснящемуся дикому животному. Он, в общем-то, подозревал, что под оранжевым балахоном и яркими красными носками скрыто красивое тело, но недооценил силы его чар.

У Стефани было ощущение, что она вся горит с головы до пят. У нее никогда не было такого купания при луне, у нее никогда не было мужчины, который бы заботился о ней вплоть до вытирания головы. «Нет, это не вожделение, — думала она с радостью. — Я нравлюсь ему. И он нравится мне». Она потянулась за своим кофе и взглянула на пироги, возвышавшиеся на стойке. Затем пересчитала их дважды.

— Одного пирога не хватает.

— Ты уверена?

— Могу поспорить. Я отдала им четыре лучших часа своей жизни.

Ну и ну, воровство пирогов. Как же низко надо пасть…

— На это можно посмотреть и с другой стороны. Люди не боятся их есть.

Она предупреждающе шмыгнула носом.

— Что еще скажешь?

Иван усмехнулся.

— Больше ничего. Предпочитаю не валяться по полу больше одного раза в день.

Стефани скривилась.

— Не могу поверить, что это я сделала.

— Теперь мне понятно, как ты сумела так долго сохранить девственность.

— В течение восьми лет я была полицейским под прикрытием, но мне пришлось прибегнуть к приемам самообороны впервые, чтобы не лишиться собственных штанов.

Иван молчал, и ей показалось, что он размышляет о более надежных и коварных способах стянуть с нее одежду. Они смотрели друг другу в глаза, пока Стефани, наконец, не вздохнула обреченно. Она сознавала, что лишь ненадолго отсрочила неизбежное. Рано или поздно он получит ее в обнаженном виде и, более чем вероятно, она сделает это сама. Стефани решила сменить тему и пошла на мировую.

— Смогу я тебя соблазнить куском пирога?