— Когда работа спорится, это все равно что песни, которые мы поем по праздникам: мужчины одним голосом, женщины — другим. Знаешь, как звучит аккорд? Вот это и получается, если работаешь с линдером. Может показаться глупым, но мне представляется, будто линдер всегда поет, и когда я удачно вбиваю клин в щель колотушкой, я словно отвечаю ему песней. Рабочие в каменоломне поют свои песни вслух, чтобы не сбиться с ритма. Но по-настоящему песня звучит внутри.
— Как это — внутри? — спросила Мири. Она заплетала стебли цветков мири в косичку, чтобы не выдавать своего интереса. — Как она звучит?
— Этот звук ни на что не похож. Ты не слышишь язык горы ушами. Если что-то идет не так, ты сразу чувствуешь это, например если тот, кто работает рядом, слишком сильно надавливает на рычаг и по камню могут пойти трещины. Когда это происходит, а в каменоломне стоит такой шум, что слова не услышишь, я говорю ему на языке горы: «Полегче с ломом». Сам не знаю, почему это называется языком горы, ведь ты скорее поешь, нежели говоришь. Только ты поешь внутри себя. И фраза звучит как будто громче, если она адресована именно тебе, но все поблизости тоже могут ее слышать.
— Значит, ты вроде как поешь, а другие это слышат, — сказала Мири, не совсем понимая.
Петер пожал плечами:
— Я разговариваю с человеком, но делаю это пением, причем не вслух… Не знаю, как описать это, Мири. Все равно что пытаться объяснить, как бежать или глотать. Перестань донимать меня вопросами, а не то я найду Янса и Альмонда, и мы затеем какую-нибудь игру только для мальчишек.
— Сделаешь так — и это будет твоя последняя игра в жизни.
Петер тогда не понял, почему для Мири важно понять, как идет работа в каменоломне, и она не стала настаивать. Ей нравилось, что он не догадывался о ее расстроенных чувствах и одиночестве. Ей нравилось, что для него она оставалась прежней беззаботной Мири, какой была всегда.
Теперь же Мири припомнила тот давний разговор и прибавила к нему все, что узнала за это время о языке горы. Он всегда был неотъемлемой частью каменоломни, а потому казался Мири чем-то недоступным. «Неужели Герти услышала язык горы? — спросила себя девочка. — Неужели на нем все-таки можно общаться за пределами каменоломни?» Такая возможность показалась ей не менее заманчивой, чем запах медовых кексов из соседнего дома.
На следующий день после происшествия с крысой Мири выполняла утреннюю работу — подметала коридоры академии. Дождавшись, пока никого не окажется рядом, она нырнула в нетопленную комнату, которой не пользовались, и попыталась что-то произнести на языке горы. Для этого она принялась постукивать ручкой метлы по каменным плитам, подражая стуку молотка в каменоломне, и затянула рабочую песню. Потом она изменила слова песни, чтобы передать свое сообщение: «Для бандита — ломик, а для крысы — долото. Крыса в кладовке жила, Олана ее прогнала».
Из своих наблюдений за работой в каменоломне она знала, что рабочие, общаясь на языке горы, поют и стучат молотками, однако просто поменять слова в песне, видимо, было неправильно.
«Но по-настоящему песня звучит внутри», — сказал тогда Петер.
— Возможно, точно так же, как пение отличается от речи, — прошептала Мири, пытаясь рассуждать здраво, — так и язык горы отличается от обычной мысли.
В песне слова приобретали текучесть, которой лишен обычный разговор. А еще в песне есть ритм, и слова звучат так ладно, словно их специально подгоняли друг к другу. «Разве то же самое можно сделать с мыслями?» — задала себе вопрос Мири.
Остаток времени она проверяла это на практике. Она сочиняла песни, как часто делала и раньше, но не просто пела их, а вслушивалась в каждый звук, стараясь направить свои мысли в определенном направлении, сосредоточенно выстукивая ритм костяшками пальцев по поверхности линдера. Интересно, потекла ли ее речь в землю? Мири зажмурилась и представила, как посылает в камень песню о крысе, о темной кладовке и о том, как ей срочно нужна помощь.
На какой-то миг она ощутила перемену. Мир будто содрогнулся, и ее мысли слились в поток. Мири охнула, но все прошло так же неожиданно, как началось.
Олана постучала тростью в коридоре, объявляя окончание утренних работ. Мири быстро закончила подметать и побежала в класс. Она внимательно наблюдала за Герти, не появится ли хоть какой-то признак, что та ее услышала, и даже рискнула задать вопрос, пока не пришла Олана:
— Как дела, Герти?
— Отлично. — Девочка села на свое место, почесала в затылке, а затем, бросив взгляд на дверь, прошептала: — Никак не могу избавиться от мысли о той крысе. Вот сейчас снова вспомнила, каково было в кладовке…
Вошла Олана, и Герти моментально повернулась лицом к доске. Мири потерла похолодевшие руки. Кажется, все получилось, но оставались еще вопросы, которые ее мучили. Почему из всех девушек той ночью ее услышала только Герти? И теперь тоже?
Когда на следующей перемене ученицы покинули класс, Кэтар достала с полки книгу и тяжело плюхнулась на стул.