— Да, но при этом совсем необязательно постукивать и петь, правда? — Петер ждал, что она согласится, но Мири лишь смотрела на него не мигая. — В каменоломне мы действительно частенько напеваем, когда работаем, но языком горы можно пользоваться и без пения.
— Да, конечно, — сказала Мири, улыбаясь. — Разумеется, я знала об этом. Только идиоту может прийти в голову, что нужно стучать по камню, чтобы передать свою мысль.
— Вот именно.
Он расхохотался, и она расхохоталась в ответ, пихнув его плечом. Петер всегда великодушно не обращал внимания на ее промахи.
— Поэтому не нужно постукивать, истинная песня звучит внутри.
Мири прижала ладонь к камню и уже без всякого пения обратилась к Петеру. Все равно что прошептала слова прямо ему в сердце. Перед глазами у нее все поплыло, тело охватила дрожь.
— Как странно… — Петер посмотрел на нее. — Ты это имела в виду, говоря о воспоминаниях? Очень было похоже на язык горы, но я привык слышать предостережения, которые мне посылают во время работы. А на этот раз мне почему-то вспомнился тот день, когда я вырезал из линдера фигурку козы. — Глаза его расширились, мысли понеслись вперед. — Так наверное, это ты внушила мне воспоминание? Именно то, которое я знал, которое сам пережил, поэтому представил все так ясно… Мири, это поразительно.
— Даже не знаю, почему сейчас получилось…
Мири провела рукой по камню. Щербатый линдер неправильной формы, изъеденный следами резца, совсем не похожий на гладкие отполированные напольные плиты академии… Осененная новой идеей, она прижала руку к губам, сдерживая улыбку.
— Петер, кажется, я поняла. Наверное, это линдер.
— Что значит — линдер? Что ты имеешь в виду?
Мири поднялась с камня, чувствуя, что идея слишком велика и не помещается у нее внутри.
— Пол в академии сделан из линдера, как и этот блок, да и вся каменоломня… понимаешь? В тех случаях, когда у меня ничего не получалось, я, должно быть, находилась не в академии или вокруг был один бут. Наверное, язык горы срабатывает лучше всего, если рядом есть линдер.
— Ну-ка, сядь на место и дай мне попробовать.
Он дернул ее за руку, и Мири опустилась на камень рядом с ним. На этот раз она оказалась чуть ближе, их колени слегка соприкасались.
Петер закрыл глаза, напряженно нахмурился. Мири перестала дышать. Поначалу ничего не происходило. Затем она вернулась в мыслях в тот день на пастбищном холме, когда Петер скоблил ножиком осколок линдера, а она плела венок из цветков мири. Это было ее собственное воспоминание, яркое, живое, полное цвета. И она поняла, что его внушил ей Петер. Она почувствовала это, как аромат пекущегося хлеба.
— Поначалу я не сообразил, как это делать, — признался Петер. — Привык повторять предостерегающие команды, которые то и дело слышу в каменоломне.
— Однажды ты мне сказал, что язык горы — это песня, звучащая внутри. Вот так я и поняла, что нужно делать.
— Ух… — Петер потряс головой. — Многое произошло, пока тебя не было.
— Я бы рассказала больше, будь я уверена, что справлюсь до рассвета.
— Не сомневаюсь. Должно быть, нелегко тебе пришлось — помалкивать столько недель.
Мири ущипнула его за плечо.
— Так и представляю, как ты у окошка высматриваешь нашу деревню, — продолжил Петер, — и веришь, что, если присмотреться внимательнее, обязательно что-нибудь разглядишь. У тебя всегда был взгляд ястреба, изучающего горы — не бежит ли мышь по дальнему склону, а если ты смотрела на небо, то казалось, будто ты можешь сосчитать все перья в крыле воробья.
Мири не ответила. У нее было такое чувство, будто она барахтается в воде и то всплывает на поверхность, то идет ко дну. Неужели Петер наблюдал за ней исподтишка, так же как она наблюдала за ним?
— Я никому не рассказывал про резьбу по камню, — признался Петер. — Даже не знаю, как ты вытянула из меня мою тайну.
Мири засмеялась:
— Это потому, что я упрямее любой козы. Но не бойся, я никому не скажу.
— Знаю, что не скажешь. В этом я уверен. — Он взял ее за косу и провел кончиком по своей ладони. Его лицо стало задумчивым. — А ты носишь волосы распущенными?
— Иногда, — проскрипела Мири. Во рту было сухо, не сглотнуть. — Например, в прошлом году на осенний праздник.
— Точно. — Взгляд Петера стал отрешенным, словно он вспоминал это. — Я скучаю по тем временам, когда мы были детьми, а ты? Вот было бы здорово снова забраться на вершину, скажем в выходной.
— Ладно. — Мири не шевелилась, боясь спугнуть Петера, который мог вскочить и убежать, как одинокий волк. — Как только я закончу учебу в академии.
Петер отпустил ее косу, но Мири еще долго не могла дышать. Он взглянул на ладони, словно что-то потерял.
— Все-таки учеба. Выходит, ты можешь выйти замуж за принца?
— Ой, не знаю, — сказала Мири, только сейчас обнаружив, что у нее затекло все тело от слишком долгого сидения. — Я пытаюсь хорошо учиться, так что, возможно, он обратит на меня внимание. То есть ему придется выбирать из многих девушек… и я не стараюсь быть хуже остальных, чтобы не стать принцессой. Просто… уверена, он меня не выберет.
— Почему же? — удивился Петер. — Ты ведь самая сообразительная в классе.