Невеста для принца

— Мне бы хотелось узнать… как вообще здесь… в последнее время.

— Да все нормально. В доме стало чуть тише без Эсы.

Мири продолжала задавать вопросы, обращаясь к нему по имени, глядя в глаза, показывая каждым жестом, как внимательно она слушает своего собеседника. Спустя немного времени его ответы стали длиннее. А вскоре он уже откровенно рассказывал, что такой холодной зимы, как эта, ему не доводилось видеть.

— Вот уж никогда не думал, что буду скучать по моей младшей сестренке Эсе. — И игриво добавил: — Да и по остальным девушкам тоже.

Мири подумала: «Кого он имеет в виду — Бену или Лиану?»

Петер посмотрел на Мири, потом перевел взгляд себе на руки.

— А еще я никогда не думал, что каждый последующий день работы в каменоломне может стать хуже предыдущего.

— Что значит — хуже? Разве ты не любишь гору? Неужели тебе хотелось бы переселиться на равнину?

— Нет, конечно. — Он поднял кусочек линдера, валявшийся рядом с ее ботинком. — Вообще-то, я не против работы в карьере, но иногда голова устает, и мне хочется… самому делать вещи, а не просто добывать камень. Я хочу заниматься тем, что у меня хорошо получается. По-моему, это правильно.

У Мири сердце похолодело оттого, что он так открыто высказывается и мысли его так похожи на ее собственные. Но вместо того чтобы воскликнуть: «Я тоже! Я тоже так думаю!» — она припомнила правила ведения светской беседы и не стала переводить разговор на другую тему.

— Если бы у тебя был выбор, чем бы ты хотел заняться?

Он подумал с минуту, открыл рот, чтобы что-то сказать, потом дернул плечом и отшвырнул осколок:

— Неважно. Пустяки.

— Петер, сын Дотер, выкладывай сию же минуту. А то я не буду дышать, пока не узнаю.

Он поднял новый обломок линдера и изучил его цвет. Мири ждала, когда Петер заговорит.

— Нет, в самом деле неважно. Просто мне всегда хотелось… Помнишь резьбу на дверях часовни? Я очень часто смотрю на нее так, как ты иногда смотришь на небо. — Он взглянул в лицо Мири, словно внимательно изучая резьбу, и девочка замерла. — Сколько себя помню, мне всегда хотелось создавать подобное, нечто большее, чем каменные блоки. Я иногда… Обещаешь не смеяться?

Мири торжественно кивнула.

— Ты ведь знаешь, что я вырезаю мелкие фигурки из отходов линдера?

— Да, — сказала Мири, — однажды ты вырезал мне козочку. Я до сих пор ее храню.

Он улыбнулся:

— Правда? Я помню ту козочку. У нее была кривая ухмылка.

— Идеальная улыбка, — возразила Мири.

Эта улыбка всегда напоминала ей улыбку Петера.

— Пусть это ребячество, но мне нравится делать подобные вещи. Линдер поддается резьбе гораздо легче бута. Мне бы хотелось выполнять резьбу на цельных блоках, чтобы богачи с равнины украшали притолоки и камины в своих домах.

Идея была прекрасная, у Мири даже дыхание перехватило.

— Так почему же ты этим не занимаешься?

— Если бы отец застал меня за этим занятием, то выпорол бы за то, что трачу время без пользы. Добытого линдера нам едва хватает, чтобы запасать продукты, и вряд ли это положение скоро изменится.

— Как знать.

Она надеялась, что это замечание останется без внимания, но, видимо, ее тон заинтриговал Петера.

— Каким образом? — спросил он.

Мири вместо ответа пожала плечами. Разговор шел так гладко, что не хотелось отступать от правил ведения беседы. Петер настаивал, желая услышать, чем она занималась в академии всю зиму, и Мири снова попыталась перевести разговор на него.

Петер вздохнул от досады:

— Что-то ты темнишь. Выкладывай, я хочу знать.

Мири колебалась, но сопротивляться ему дальше было невозможно, к тому же ей столько всего хотелось рассказать. Тут он улыбнулся своей улыбкой, чуть приподнимающей один уголок рта. Мири потрепала его кудри, как трепала любимую козочку после дойки.

— Смотри, как бы потом не пожалеть, — сказала она и обрушила на него подробнейший отчет о последних нескольких месяцах, выложив все, начиная от наказания палкой и первого снегопада до побега из академии.

Боясь наскучить Петеру длинным рассказом, она говорила очень быстро, ее язычок работал, как крылышки у колибри. Потом она перешла на свои опыты с языком горы, упомянув, что теперь может передать воспоминание, а не просто предостережение и что иногда это срабатывает и без каменоломни.

— Хотя временами ничего не получалось. — Она развела руками.

— Попробуй прямо сейчас.

Мири сглотнула. Когда она говорила языком горы с Эсой и Фрид, это было что-то вроде игры, но с Петером все по-другому — все равно что потянуться к его руке и заглянуть в глаза, даже если ей нечего ему сказать. Надеясь, что она не краснеет, Мири застучала костяшками пальцев по блоку линдера и запела про девушку, таскавшую питьевую воду в каменоломню. Она следовала за песней, подстраивая свои мысли под ее ритм, подыскивая хорошее воспоминание, но тут Петер остановил ее улыбкой:

— Что ты делаешь?

Вот теперь она действительно разрумянилась, ругая себя за то, что выбрала песню про ошалевшую от любви девицу.

— Я… мне показалось, ты велел сказать что-то на языке горы.