Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

Региональные, начальные смотры невест, по всей видимости, дожили до XVII века, но в условиях новой династии в процесс были внесены коррективы. Когда в 1669–1671 годах царь Алексей Михайлович стремился жениться во второй раз, он призвал к себе возможных невест преимущественно из Москвы, но также из Костромы, Суздаля, Рязани, Владимира и Великого Новгорода191. Как мы увидим далее, претендентки были представляемы царю дробно в течение многих месяцев – обычно по две-три или четыре, а не все сразу во время одного смотра невест. На организации свадеб царя Федора III в 1680 и 1682 годах и царя Ивана V в 1684-м сильно сказались заболевания женихов (физические и психические), определяющее влияние родственников и фаворитов, а также общие перемены в политической культуре при дворе. В результате эти три последних смотра невест были значительно меньшими предприятиями, возможно, без обширного поиска среди провинциалок той, что «всех милее». В целом в XVII веке смотры невест, как и многое другое, представляли собой вариации на прежние темы192.

Кто составлял по заданию комиссий список кандидаток? Были ли это, как говорится в официальных свадебных описаниях и в некоторых отчетах иностранцев, дочери «бояр и князей» или, как сообщает да Колло, «самые красивые девственницы», избранные «не взирая на благородство или кровь»?193

Если бы мы опирались только на отчеты иностранцев, то считали бы, что смотр невест был полностью открытым конкурсом, включавшим кандидаток от всех сословий и из каждого уголка царства, отобранных за свою красоту, благочестие и добродетели. А если бы мы опирались только на официальные документы, то полагали бы обратное: смотр невест совсем не был открытым конкурсом, и список кандидаток полностью составляли имена девушек из выдающихся княжеских семей и боярских родов. Однако из канцелярских источников выясняется, что это не было ни открытым конкурсом, ни соревнованием аристократок. В смотрах невест XVI–XVII веков не участвовали крестьянки, дочери священников и очень редко можно было встретить княжон (по крайней мере, до конца XVII века). Указы, рассылаемые комиссиями по отбору, имели адресатов: князья, занимающие административные должности в регионах или служащие в кавалерии, и дети боярские (служилые люди среднего звена), несшие службу в городских гарнизонах. Когда в 1547 году Иван IV приказывал провести предварительные смотры невест в Вязьме, Дорогобуже, Ростове, Великом Новгороде и, возможно, где-то еще, он четко адресовал эти указы «князем и детем боярским дворовым и городовым», а не всему населению194. Под «князьями» не подразумевались семьи с большой властью и чинами, иначе упоминались бы эти чины (бояре, окольничие, воеводы, наместники). Скорее, имелись в виду те из Рюриковичей, кто соскользнул в относительную безвестность, занимая административные чины в регионах, возглавляя местную кавалерию или провинциальные (уездные) администрации. Таким образом, это выражение – «князья и дети боярские дворовые и городовые» – вероятнее всего, обозначало вообще все семьи, которые являлись местной привилегированной группой, но едва ли были известны в Москве. Валери Кивельсон исследовала эти семьи как «провинциальную знать» – «нижний ранг привилегированной элиты внутри строго стратифицированного, четко выстроенного сообщества»195.