Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

Добавим к предположениям Тредголда еще несколько возможных источников вдохновения для этой идеи. Один из них — отчеты о женитьбе императора Феодосия II на Афинаиде/Евдокии в 421 году. В отчете, сохранившемся в хронике («Хронографии») Иоанна Малалы, написанной через 150 лет после той свадьбы, сестра Феодосия II Пульхерия организует поиск невесты для императора среди дочерей аристократов в столице, а затем расширяет поиск, включив и простолюдинок. Свой выбор Пульхерия останавливает на девушке невысокого происхождения, но необыкновенно красивой — на Афинаиде, дочери языческого «философа». Феодосий II был сражен ее несравненной красотой и избрал Афинаиду себе в жены. Ее крестили под именем Евдокия и выдали замуж за императора, который был очень доволен. По другой версии — той, что запечатлена в «Parataseis syntomoi chronikai» («Краткие исторические очерки») приблизительно VIII века, — император оценил ум Евдокии (в дополнение к ее красоте), а также ум ее братьев, которые заслужили благодарность императора, когда перевели ему несколько запутанных надписей, выгравированных на античных руинах[56]. В обеих версиях демонстрируется неожиданный поворот в знакомом сюжете смотра невест (жениху предоставлен только один вариант) и тем не менее отражены — процитируем Джудит Херрин — «центральные составляющие конкурса красоты и критерии отбора: необыкновенная красота юной девушки и полное пренебрежение ее происхождением»[57].

Еще один местный сюжет мог вдохновить императрицу — хорошо известный древнегреческий миф «Суд Париса». Рассказ менялся на протяжении веков как в греческой, так и в римской версиях, но ко II веку н. э. стал знакомой всем сказкой о конкурсе красоты, который проводил Зевс на свадьбе Пелея и Фетиды. Все боги Олимпа были приглашены на свадьбу, кроме Эриды. Разгневанная таким неуважением, она решила нарушить торжество и подкинула в толпу приглашенных золотое яблоко с надписью «прекраснейшей» (καλλίστη), правильно рассчитав, что среди богинь возникнет спор за это звание. Три богини — Афродита, Афина и Гера — попались на крючок и немедленно начали ссориться из‐за яблока. Зевс воспользовался возможностью потешить собственное озорство и, избрав Париса (иногда его называют Александром), сына троянского царя Приама, решать спор богинь, попросил его указать красивейшую. Каждая из богинь пыталась купить голос Париса, но только Афродита знала, чтó может стать лучшей взяткой — рука прекрасной Елены, той, которую Парис на самом деле считал прекраснейшей. Он наградил яблоком Афродиту, и история продолжилась знаменитым циклом о Троянской войне[58].

Таким образом, византийские смотры невест, как предполагает Херрин, могут быть «византийской адаптацией „Суда Париса“»[59]. Мотив золотого яблока появляется в хронике Симеона Логофета при описании третьего (согласно Тредголду) византийского смотра невест, предпринятого в 830 году императором Феофилом[60]. На смотре невест Феофил отдал предпочтение прекрасной и умной Кассии, но отверг ее, когда на меланхоличное размышление Феофила «Через женщину зло пришло в мир» она дерзко ответила: «Но через женщину и благое начинается». Император отдернул руку с яблоком, которое было символом его выбора, и передал его другой претендентке, Феодоре. Ассоциативная связь между золотым яблоком и судом Париса может быть косвенным образом найдена и в описаниях русских смотров невест. Рассказывая о выборе царем Алексеем Михайловичем второй жены на смотре невест 1671 года, польский дипломат Яков Рейтенфельс пишет о нем как о «справедливом Парисе»[61].

Независимо от своего происхождения — миф о суде Париса, Книга Есфирь или фантазия императрицы Ирины Афинской, — византийские смотры невест, по всей вероятности, не были просто «литературным вымыслом» или «сюжетными линиями». Как считает выдающийся византолог Жильбер Дагрон, «в период VIII и IX веков выбор жены порфирородного, или, в более общем смысле, юного наследного принца, был поводом устроить любопытный „конкурс красоты“, который описан в независимых источниках, числом составляющих дюжину или около того. Эти отчеты, хотя они и превратились с легкостью в притчи и вобрали многообразную символику мирового фольклора, с большой вероятностью можно считать правдивыми. При сравнении источников невозможно игнорировать их как чистый вымысел, а описываемые эпизоды составляют последовательную серию с 788 по 882 год»[62]. Как в большинстве хороших сказок, зерно исторической правды есть и в представленных мифах[63].