Невеста для варвара

Если югагиру не поблазнилось и Екатерина воцарилась, это ведь хоть назад не возвращайся. Он был всегда против этой шальной трофейной девицы, прошедшей через много рук и оказавшейся в наложницах у Петра Алексеевича. И ладно бы, потешился, помиловался, дал бы денег да отправил назад, в свою Лифляндию, так нет ведь — женился! Чего уж в ней было такого, что просвещенный, ученый государь присох к неграмотной девке, словно рыбья чешуя, никого не послушал и все-таки обвенчался, против своих же собственных законов возвел в императрицы, короновал! И сам, ровно зверь, лег рядом, охранять распутную, будто уследишь, если ей согрешить вздумается. В дикость великую впал, разум утратил, Монса с нею застиг и, словно варвар, голову ему отрубил и насадил на кол, дабы назидание сотворить…

И если теперь так же беззаконно, по сути безродная, Марта Скавронская сядет на трон, все деяния Петра прахом пойдут…

Так думал Яков Вилимович, а сам то метался по избе, испытывая отвращение к пище и вину, то сидел на лавке, завернувшись в шубу и захлебываясь слюной от запахов весьма приятных, источаемых накрытым столом.

А хозяйка еще и подзадоривала:

— Скушайте, господин граф! Не зря ведь стряпала-то все утро. Не побрезгуйте. Пища простая, да сытная, а медок хмельной, сладкий. Голову-ти вскружит, и отойдет печаль. Приехал-то вроде веселый, ладный, а ныне будто подменили тебя, батюшка. Или худое известие получил?.. Испей-ка чарку, так и легше станет!

Брюс вышел на мороз, а краткий генварский день уж истлел и сумерки наползают, словно синий дым. Где-то на реке санные полозья скрипят, деревья потрескивают и в кузне молоток по наковаленке стучит — верно, заклепки с оков срубают. Поостыл граф немного на холоде, унял смутные мысли: что тут судить да рядить? Приедет гонец из Архангельска, тогда и быть решению…

Хотел уж вернуться в избу, да почуял, кто-то смотрит из темноты, жжет взором, будто напасть хочет и только момента ждет, когда он спиной оборотится. А шпагу за ненадобностью Яков Вилимович снял и на лавке оставил…

— Эй, кто там? — грозно спросил он. — Выходи!

Тут из-за угла заезжей прежде показались длинные тени, а затем явились несколько отроков, верно, дети стражников инвалидной команды. В руках деревянные мечи, сабли; встали и смотрят, разглядывают гостя. Яков Вилимович своих ребят не имел, по этой причине испытывал застаревшую теску и желание учить, наставлять чужих. А эти отроки еще и неробкими были, один подошел совсем близко, осмотрел с любопытством и спрашивает:

— А ты правда царь?

— Старшим по возрасту и званию следует говорить вы, — назидательно сказал граф. — И выражать тем самым уважение.

Отрок ничуть не смутился:

— Мы сему за ненадобностью не учены. Ты лучше скажи, царь ты или нет? Меж нами тут спор вышел.

— Ваш государь император — Петр Алексеевич. А я его слуга.

Дети переглянулись.

— Слуга, оказывается… Ну, слуг-то мы довольно позре-ли. На царя бы вот хоть разок взглянуть!

Тем часом из сумерек выступил ковыляющий на деревяшке комендант, замахнулся на откроков:

— Прочь отсюда! — Ив тот час к Брюсу: — Ваше высокопревосходительство! Государь-то наш, Петр Алексеич!..

— Что? — выдохнул тот.

— Посыльной вернулся, сказывает, впрямь помер! В Архангельском который день колокола бьют, молебны за упокой… А в другой церкви уже и заздравную поют, Екатерину государыней величают.

— Екатерину?!

— Ну да! У нас-то ни того, ни другого не слышно! Должно, от ветра. Туто-ка всегда так: кругом беда случается, война или мор, а здесь как в раю, все мимо проносит морским нордом. Здесь ведь, ваше высокопревосходительство, бабы умудряются по два раза в год рожать! А ведаешь ли, от чего?.. Тут один странник к нам заходил, юродивый. Сказывал, благодатное место, а называется оно — Беловодье. У пас и впрямь в речках воды белые-белые!..

Ни слова не говоря, Брюс зашел в избу, хватил чарку водки и упал на лавку. Комендант остался у порога, пристукивая деревянной ногой по полу, словно конь копытом.

— Позови ко мне югагира, — велел граф.

— Тренку сейчас в баньке парят, — сообщил инвалид. — По вашему велению. А как напарят да намоют, в тот час и приведут.

— Я не велел парить! — вскричал граф. — Немедля доставьте!

На коменданта и гнев не действовал.

— Дак велели нарядить, — невозмутимо стал разглагольствовать он. — А как же наряжать, ежели он семь годов в бане не был? И умывался дождиком или снежком. Туто-ка недели не попаришься, и уже часотка по телу…