– Стоять, – приказала я, – если уйдешь, то точно асфальта наешься. Сама папке на тебя укажу.
Кажется, его проняло. Он оставил попытки выбраться из машины, понурил голову, сложил ладошки лодочкой и просунул их между коленями: берите меня, я сама покорность. Мне надоело издеваться над ни в чем не повинным парнем, но в издевательствах была некоторая необходимость: даже после того, как я объявлю ему, что пошутила, он все равно подсознательно будет чувствовать во мне хозяина положения.
– Ладно, не дрейфь, – смилостивилась я, – никто за нами не следит, и лишать невинности меня не придется. У меня к тебе другое дело. Ты сам-то чей будешь?
– Чего? – поднял голову он.
– Откуда ты? Местный? Гастарбайтер? Чем занимаешься, кроме проституции?
– Я не проститутка, – обиделся он, – я танцор. А сам с Алтая. После армии в ваш город к девушке приехал, с которой переписывался, а она меня продинамила. Ну, там, трудные обстоятельства, то-се, вот и оказался в клубе. Но это только по четвергам, а в другое время я курьером подрабатываю, газеты разношу. Работа разовая, у меня с ними даже трудовой договор не подписан, прихожу, когда могу, забираю почту, разношу. Хочу еще немного поработать – и домой. Сама понимаешь, с пустыми руками возвращаться как-то несолидно.
– Очень домой хочется?
– Раньше думал, что не очень. А сейчас что-то затосковал. Дрянной городишко ваш Горовск.
– Эй, ты мою родину не оскорбляй, – вскипела я, – а то…
– В асфальт? – с готовностью подсказал он.
– Именно. У меня к тебе есть предложение. Выполнишь одну работу, за которую получишь просто баснословную сумму. И мотай тогда на свой Алтай. Работы примерно на неделю, если управишься раньше – тебе же лучше.
– Мне не придется убивать?
– Ни в коем случае.
– За это могут посадить?
– Про Остапа Бендера читал? Не помнишь, сколько у него было сравнительно честных способов отъема денег у населения? Мы с тобой разработаем новый. Да не бойся ты, ты же мужчина, а не проститутка, как сам недавно признался. Можешь ты одним махом решить свои проблемы или так и будешь пресмыкаться перед перезрелыми, сексуально озабоченными дамочками?
Стоило мне напомнить ему, что он мужчина, как он решился. Я подробно растолковала ему, что он должен делать, мы обменялась номерами телефонов, я выдала деньги на первые расходы. Отчитываться он должен был ежедневно, но в первое время я решила проследить за его действиями – хотя юноша и обладал определенными артистическими способностями, да и до денег был жадным, полностью доверять я ему пока не могла.
В первой половине дня в квартире Дударевых раздался звонок. Алевтина сама открыла дверь: муж был на работе, дочь – в институте.
– Получите извещение, – протянул ей бланк молодой привлекательный мужчина, – и распишитесь.
– Что это? – завороженно глядя на юношу, прошелестела Алка.
– Почтовый перевод. Вам кто-то деньги прислал.
Деньги прислала ей я. Сто рублей, без указания пункта отправления. Пусть ломает голову, за какие такие подвиги ей отвалили такую нереальную сумму.
Алка, не глядя, подписала бланк, но выпускать его из рук не собиралась. Почтовый курьер робко тянул его на себя, она – на себя. Наконец женщина разрядила неловкую ситуацию:
– Это ты? Гордон, я не ошибаюсь?
– Вообще-то меня Гриша зовут, – признался Гордон.
– Нет-нет, – прикрыла ему ладошкой губы женщина, – и знать не хочу. Ты для меня – Гордон. Какие у тебя холодные губы…
– Так на улице мороз. А у меня ботинки на тонкой подошве. Я уже который час с этими извещениями по городу бегаю.
– Господи, чего же я тебя на пороге морожу? – спохватилась Алевтина. – Проходи. Я тебя чаем напою.
Курьер так замерз, что чай ему был – как мертвому припарка. Сам Дударев в этот день уехал в командировку в другой город и обещал вернуться поздно вечером, дочь раньше восьми не приходила. Поэтому Алка сочла уместным обо-греть почтальона сначала в горячей пенной ванне с ароматическими маслами и глинтвейном, а потом – в постели. А чего особенного? Жители Крайнего Севера только так и обогревали замерзающих путников – в постели с собственными женами. Если кто знает лучший способ обогрева замерзающего человека, поделитесь.
– Вот так и начинаются сказки, – шептала Алевтина, очищая мандарин и вкладывая по дольке в рот сомлевшему юноше, лежащему в ее постели, – сначала ты лишаешься чего-то очень важного для тебя, а потом это важное сваливается на тебя с небес. Разве я могла мечтать увидеть тебя в своей постели?
– Да мы же с тобой вроде бы… – начал было Гордон.
– Это не считается. Гостиничный номер, обязательная такса. Я тебя покупала, а знаешь, как грустно покупать любовь.
– Не знаю, – честно признался юноша, – но так мне с тобой тоже больше нравится. Когда работаешь, смотришь на женщину как на хозяйку положения и подсознательно испытываешь унижение. А сейчас ты для меня – моя маленькая послушная девочка. И я твой хозяин, а не наоборот.
Алевтина прерывисто вздохнула и бросилась на грудь к возлюбленному:
– Почему в четверг ты ушел с другой? Я всю ночь проревела.
– Это моя работа. Если я сам буду выбирать клиенток, вылечу из клуба. А мне нужны деньги.