Невеста из империи Зла

Подойдя, Лена дотронулась до ее руки.

— Я тут недавно вычитала в одном журнале, — очень тихо произнесла она, — что если крысу кинуть в ведро с водой, то она будет барахтаться около двадцати минут, а потом утонет. Но если ее спасти, а затем повторно бросить в воду, то она станет бороться за свою жизнь до последнего. Она надеется и потому отказывается сдаваться. Ты тоже надейся.

Марика беззвучно кивнула.

Да, они с Алексом и вправду были как крыски, брошенные в воду. Пока еще они трепыхались, пока еще бодро махали лапками… Но в глубине души каждому было страшно, что никакого спасения не предвидится.

 

Марика отказалась идти на заседание, посвященное ее исключению из комсомола.

— Почему ты не хочешь отстаивать себя?! — изумился Миша. — Помнишь, как в прошлый раз? Ты же всем нос утерла! Даже Вистунов и тот ничего не сказал!

— Все уже предрешено, — покачала головой Марика. — Разве от того, что я буду защищаться, что-нибудь изменится?

— Ну ты должна убедить их…

— Миш, пошли они на хер! Я и тебе ходить не советую: здоровее будешь. Скажи, что заболел.

В ночь перед собранием Степанов все никак не мог уснуть. Крутился, вертелся, думал… Все-таки сколько мужества надо иметь, чтобы добровольно пойти против общества!

Миша с ужасом вспоминал те времена, когда буквально все знакомые, кроме Лены, объявили ему бойкот. Многие по-прежнему его сторонились, но время шло, и прошлые грехи волей-неволей забывались. Кроме того, постепенно Миша научился жить без оглядки на однокурсников. В конечном счете что от них зависело? Да ничего!

Но главное заключалось даже не в этом: за спиной у Степанова стояло государство и потому не имело большого значения, что про него думают отдельно взятые Маши-Саши. А за спиной Марики не было никого и за нее некому было вступиться.

Среди ночи Лена встала кормить Костика. Включила лампу, взяла его из кроватки. Как же Миша их любил! После того как в доме появился маленький пищащий мальчишка, все изменилось. Миша смотрел на него и думал: «Ну и пусть, что не мой. Зато воспитаю его по-своему. Будет точь-в-точь как я: и повадками, и по уму». И от этого на сердце было приятно и щекотно.

Сказать «люблю» проще простого. А вот как не отказаться, пожертвовать всем ради тех, кого любишь? Вот велели бы ему сейчас: бросай свою любимую жену и выбирай кого-нибудь другого, кто нас устраивает. Послушаешься — будешь жить, как все нормальные люди. А не послушаешься, пеняй на себя: прихлопнем — мокрого места не останется.

И как быть?

 

Миша все-таки пошел на это заседание.

Заранее обозначенные лица обвинили Седых в том, что она «продалась за кусок колбасы», после чего все члены комитета проголосовали за ее исключение. Все, кроме Миши.

— Ты что, сдурел?! — набросился на него Вистунов, когда они вышли на улицу. — Почему ты голосовал «против»?!

Миша едва сдерживался, чтобы не залепить ему по роже.

— А почему ты голосовал «за»?

— Ну нам же директива пришла! Ты же сам знаешь!

— Честный человек никогда не согласится быть мерзавцем! Какая бы директива ни пришла! Нельзя соглашаться быть палачом!

— А-а, не хочешь руки запачкать? — догадался Вистунов. — Так ведь эту работу все равно кто-то должен делать.

— Как раз никто ее не должен делать! Ни при каких обстоятельствах! Ты не знал лично эту Седых, ты никогда не разговаривал с ней по душам и не вникал, почему она подала заявление на выезд. Будешь вникать — так, может, еще совесть проснется. А это так неприятно! Лучше уж просто проголосовать «за» и со спокойной душой пойти домой смотреть телевизор.

— А ты что развыступался-то после собрания? — ухмыльнулся Вистунов. — Сам же промолчал, ни слова в защиту не сказал… После драки-то все могут кулаками махать. А ты поди выступи перед всеми!

— Но я же проголосовал против!

— Правильно. Очистил совесть: мол, все козлы, а я один в белых перчатках. А ведь ты такой же, как и мы: хочешь учиться на пятерки, хочешь получать приличную работу, пойти на повышение… И потому помалкиваешь в тряпочку. У нас вся система как раз и рассчитана на этот заговор молчания: раз мы молчим, значит, нас все устраивает.

— Иди ты! — рявкнул Миша и, не подав руки, пошел прочь.

Вистунов был прав. Мы все думаем, что наши беды происходят от кого угодно, но только не от нас самих, что это какой-то таинственный монстр во всем виноват. Да ни черта! Нет никакого монстра! Нет никакого злодея, сидящего наверху и желающего съесть нас. Все делается нами самими: нашим страхом за собственные задницы и нашим молчанием.

Системе наплевать, кто ты: бедный студент или генеральный секретарь. Она прожорливая, ей без жертвоприношений нельзя — иначе ее бояться не будут. А если не будут бояться, то откроют рот. И тогда молчание нарушится.

 

Что делает женщина, оставшись утром в одиночестве?

Она плачет, потом пьет чай, потом обреченно идет выгоняться из института.

Все было подстроено очень «красиво»: Марику должны были исключить за неуспеваемость. Ради этого ее завалили сначала на экзамене, потом на комиссии. Теперь ей предстояло пересдавать историю зарубежной литературы самому замдекана Петрову.