Невеста из империи Зла

— У-у, есть такие легендарные личности… — Глаза Жеки осветились мечтательным огнем. — Они делают так, чтобы чиновники верили припискам, директора выполняли невыполнимый план, а правоохранительные органы не сажали их за это. Очень доходная должность, между прочим.

«Ох, криминальная ты рожа!» — подумал про себя Миша. Но вслух ничего не сказал. Пока еще он не мог позволить себе такой роскоши, как упреки, — у самого рыльце было в пушку.

В этот момент из ворот проходной показался Вовка с огромным щитом ДВП, поперек которого было начертано: «Объезд».

— А это зачем? — спросил Миша.

Коровин поворотил к нему сияющее лицо.

— Ну грех было не вынести! — проговорил он, едва сдерживая радость старателя, напавшего на золотую жилу. — Мамке на дачу отправлю. Самое главное, вохрушки видят, что я «дорожный знак» несу — так хоть бы кто мне чего сказал!

Установив «знак» у дороги, Вовка повернулся к подельникам:

— Ну что, готовы? Тогда слухайте сюды…

 

Надвинув шапки на глаза, троица отважно ринулись к проходной.

— Пропуск! — грозно рявкнула дежурная вохрушка.

— Да не нужен нам никакой пропуск! — отмахнулся Вовка. — Нам кабель велено протянуть в этом помещении. Вон, видишь, я катушку подогнал? Все на ваших глазах и будем делать.

Катушка была вкачена внутрь, и «монтеры» принялись за работу.

Делалось все тщательно и основательно: прибивались скобы, на них закреплялся кабель… Катушка все ближе и ближе передвигалась к выходу.

— Зачем провод проводите? — осведомился начальник смены, заглядывая в дверь.

Вовка разогнулся, стер трудовой пот с лица:

— Начальство ваше велело.

— А, ну работайте, работайте…

Через полчаса кабель был протянут по всей длине проходной и выведен на улицу. Еще через пару минут катушка закатилась за угол и вместе со знаком «Объезд» была погружена в поджидавший неподалеку грузовичок.

— Вот и готово! — хихикнул Вовка, хлопнув Мишу по плечу. — Как там у поэта Некрасова?

 

Да не робей за Отчизну любезную:

Вынес достаточно русский народ.

Вынес и эту дорогу железную,

Вынесет все, что Господь ни пошлет.

 

— Алло, Седых! Это твой друг Пряницкий тебе звонит. Что ты делаешь?

— Радуюсь. Жека, я не знаю, как мне вас благодарить! Вы с Мишкой буквально спасли нас! Мы с Алексом ходили во Дворец бракосочетаний и обо всем договорились: нас поженят двадцатого декабря!

— Поздравляю! Значит, ты больше не питаешь ненависти к Степанову?

— Питаю, но гораздо меньше. Но я уже придумала, как мне быть: я куплю ему какой-нибудь подарок на свадьбу, мы будем квиты, и тогда я вновь смогу ненавидеть его в полном объеме.

— Откуда у тебя деньги, Седых? Ты же только вчера жаловалась, что полностью растратилась!

— А у меня есть бутылка из-под шампанского, куда я складываю пятнадцатикопеечные монетки.

— И много ты накопила?

— Почти до самого горлышка.

— Хм… Слушай, Седых, а давай, мы вместе подарим Степановым твой подарок?

— Ты что, тоже обанкротился?

— Я вчера с ребятами в преферанс полночи проиграл.

— Понятно. И все-таки я хочу дарить свой подарок только от себя.

— Седых, ну имей совесть! Ты же все равно не знаешь, что подарить Степановым. А я знаю! Давай соглашайся: твои финансы, мои идеи!

— И что ты предлагаешь?

— Подарим Мишке Коран. На арабском. Я видел такой на толкучке — кожаный переплет, куча пыли и следы доисторических мышей.

— Другие варианты имеются?

— Как тебе картина «Трудящиеся всех стран с надеждой смотрят на СССР»? Размер: три на сто двадцать метров.

— Не пойдет.

— Рога от троллейбуса? Ящик пудры «Лебяжий пух» 1909 года изготовления? Увеличенная фотография Бобби с растопыренными ушами?

— Я, пожалуй, придумала, — задумчиво проговорила Марика. — Надо подарить Степанову повестку в КГБ. Вместе с посыльным в придачу. Он будет у него жить.

— Седых, ты жестокая женщина! А что, кагэбэшники опять к тебе наведывались?

— Нет. Они мне звонят, а я бросаю трубку.

— Знаешь, мне кажется, они просто ревнуют тебя к Алексу.

— Они и к тебе с удовольствием будут ревновать. Я уверена, что мой телефон прослушивается.

— Да? Ой! Ну тогда пока!

 

Жить Миша с Леной решили у нее. «Москвичом буду, — с удивлением думал про себя Степанов. — И Ленина комната будет моей комнатой».

Правда, он до сих пор отчаянно стеснялся ее родителей. Он кое-как пережил «серьезный разговор» с отцом насчет Лениной беременности, но вот маменькины вздохи ужасно его нервировали: она полагала, что ее дочери еще рано рожать и что Миша «всю жизнь девочке испортил». И ведь не объяснишь ей никак, что он тут ни при чем!

«Как я при ней буду в домашних трениках ходить? — заранее ужасался Степанов. — А выстиранные трусы как сушить? А сексом как заниматься, когда им с тестем все будет слышно?»

О Ленином ребенке Миша старался не думать. «Его пока что нет, — уговаривал он себя. — А как появится, там что-нибудь решим».

У Лены были свои сложные взаимоотношения с животом. При Мише она вообще старалась не упоминать о беременности, а если уж упоминала, то с досадой. При родителях — беспомощно улыбалась и разводила руками: так уж, мол, получилось. Но Миша знал, что наедине с собой Лена с нежностью гладит свой живот и поет ему песенки.