Невеста из Холмов

Праздник был похож на те, дома, в семье Муин. Пестрее, менее стройный, но не менее веселый. Звучала музыка, пахло пряностями, ветер играл лентами. Эшлин пила из деревянного кубка яблочный сидр и ела с одного блюда с Эпоной ломти сыра с тмином и пышный горячий хлеб, макая его в масло с травами. Знаменитый Длинный Пирог, весь во взбитых сливках, внесли двенадцать слуг, когда стало темнеть, – пирог был окружен свечами, и его встречали стоя, торжественно, и магистр Бирн серьезно сказал: «Приветствуем дар урожая, пирог пирогов и поднимаем кубки за то, чтобы и через год он вернулся к нам». На этом дела слуг окончились, и они тоже сели за стол – Университет праздновал, как празднует семья. Потому стол и был огромен, состоял из множества составленных вместе столов, извивался длинной ломаной линией. А в воздухе, высоко над головами, висели горящие свечи на серебряных блюдах – желтые, оранжевые, красные, цвета наступающей осени.

Профессор Тао в пышном венке из розовых гортензий сидел между профессором Аль-Хорезми, на голове которого был ровно такой же венок, и маленькой, совершенно седой черноглазой женщиной в алом платке, настолько обильно украшенном бархатцами, что платок казался золотой короной. Это была профессор мантики – матушка Джи, это уже нашептала подругам Кхира. В праздник матушка Джи обещала погадать желающим. Кажется, этого хотели все, кроме Эшлин. Феруза Аль-Хорезми, сидевшая с другой стороны от мужа, кормила белую Сахаб, поставив ей тарелку на табурет. Шея кошки украсилась ленточкой, к которой чьи-то руки бережно прикрепили еще одну гортензию, тоже розовую. Хороший цветок для венка, Эшлин мысленно одобрила – ласковое пожелание благополучия и мира. Скорее всего, Феруза Аль-Хорезми тоже чувствовала цветы, пусть и не знала их язык. На ее волосах поверх неизменного покрывала тонким ободком лежал венок из незабудок. Верность.

Эдварда привел Аодан, усадил бережно, как фарфорового, и Эшлин выдохнула. Полведра был весел и точно узнавал окружающих, а после кубка сидра вежливо поклонился Матушке Осени, схватил сноп в юбке и кинулся с ним – или, вернее сказать, с ней – танцевать в первой паре джиги. Во вторую Нелли Ворона утащила Аодана, пары звонко отбивали ритм на деревянном настиле, нарочно положенном для танцев, неслись по кругу, и вот уже профессор Тао пригласил раскрасневшуюся Кхиру, а сидевший подле Брендона Риан Доэрти хлопнул ладонью по столу – и над танцующими взлетел золотистый вихрь пыльцы, тут же превратившийся в бабочек и вьюном закрутившийся под свечными блюдами. А когда бабочки вновь рассыпались в пыльцу, вышла Феруза Аль-Хорезми, улыбнулась, подбросила в воздух семь шелковых платков, и они танцевали в воздухе, словно удивительной красоты птицы, и от этого становилось тепло внутри, как бывает перед очагом или на закате.

– У нас дома было не так весело, – сказала Эпона. – Хотя, конечно, богато и пышно. У нас даже королевская семья бывала, но это, знаешь… как на экзамене. Тут лучше.

Она говорила и следила взглядом за Фарлеем и Энией, вышедшими танцевать свечной бранль и особо нежно передававшими друг другу зажженную свечу, глядя в глаза.

– Ты скучаешь по дому? Я очень, – призналась Эшлин. – У нас весело было. Как тут. Даже если важные гости, все равно весело.

– Я не очень. Вот видишь моего брата? Он отцовский любимец и матушкин тоже. У них долго не получались дети. Потом я, а я, как видишь, не мальчик. Они уже перестали надеяться, и вдруг сын.

Эшлин уже поняла, что в человеческом мире мальчик почему-то важнее девочки.

– А если ты выйдешь замуж за Эдварда, ты же уйдешь в его семью? Так у вас принято?

Последняя фраза была не очень удачной, но Эпона не заметила.

– Ты думаешь, мне там будет лучше? Немного да. У него очень любящий отец, действительно очень, и если с Эдвардом что-то случится – мне будет жаль в первую очередь его. Сестра тоже очень милая. И если о семье говорить, Эдвард немного даже похож на меня – как бы его ни любили, он в тени брата. Только брат там старший и очень такой… ну, можно понять, за что его большинство любит. Красавец, герой, умен, образован, стихи пишет. Магией только не одарен.

Эпона говорила безразлично, ей красавец и герой явно не особо нравился.

– Тогда, может, вы бы с Эдвардом и сошлись? У тебя брат родительский любимец, у него тоже…

– Эшлин, ну ты видела его? Как ему жениться? Он себя ведет так, словно ему двенадцати не исполнилось. Ему бы котом родиться, а не человеком: все любят, хорошенький и играть можно целыми днями. Я не замуж и детей хочу, понимаешь? Уж тем более детей от него, представь себе, два-три таких кудрявеньких и безмозглых! Я хочу что-то делать, настоящее, большое и интересное. Даже если не инквизиция, даже если меня туда не пустят – все равно. А ты? Ты чего хочешь? Ты почти не говоришь о семье, а я спрашивать боюсь.