Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Взгляд герцога, блуждавший по комнате, был так страшен, что от него содрогнулся бы любой нормальный человек. Бофор не остановился бы перед убийством, но боялся огласки и нежелательных последствий…

— Что же ты медлишь? — продолжала Серафи. — Убей меня! Ты думаешь, я боюсь смерти? О нет! Как можно любить жизнь, исполненную одних страданий!.. Убей меня, но не мучь Марселя своей ненавистью.

Герцог вложил кинжал в ножны.

— Очень мне нужен Марсель после твоей смерти! Кто он мне?

— Можешь ли ты дать мне клятву, что после моей смерти перестанешь преследовать Марселя?.. Освободишь его?

— Я тебе сказал, что после твоей смерти он перестанет су¬щест¬вовать для меня. Поняла?

— Хорошо. Договорились. Ты обещаешь мне свободу Марселя, а я… — глухим голосом произнесла Серафи, и черты ее лица приняли выражение непоколебимой решимости: она готова была пожертвовать собой во имя освобождения сына.

Быстрым движением руки она вынула спрятанный на груди флакон с ядом.

— Что это у тебя? Что ты хочешь сделать? — испугался герцог.

— Собираюсь покончить счеты с жизнью, — холодно и спокойно ответила Серафи.

В этот миг за стеклянной дверью террасы мелькнула и тотчас скрылась белокурая головка Адриенны — она подслушивала.

— Я давно уже ношу этот яд с собой, — отрешенным, словно не своим голосом продолжала Серафи. — Этой дозы вполне хватит для мгновенной смерти…

Она замолчала. От волнения она не в силах была продолжать. Сердце у нее билось так сильно, что она машинально прижала руку к груди.

Герцог не смог скрыть своего удовольствия — оно так и читалось у него на лице.

— Я охотно пожертвую собой, — после минутного молчания заговорила вновь Серафи, — но я должна быть уверена, что своей смертью я куплю свободу и безопасность Марселю.

— Я могу поклясться… — выдавил из себя герцог.

— И тайна его рождения пусть умрет вместе со мной, — борясь со страшным волнением, проговорила Серафи. — И ты получишь мою часть наследства, не запачкав руки моей кровью… Поклянись же еще раз, что никогда не будешь преследовать Марселя.

— Клянусь! — глухо отозвался герцог.

— Итак, решено! — твердым голосом сказала Серафи, переливая яд из флакона в бокал.

В этот момент за стеклянной дверью вновь мелькнула голова Адриенны, и по ее округлившимся глазам можно было судить, что она слышала весь разговор. С колыбели она любила Серафи и теперь никак не могла примириться с мыслью, чтобы мать страстно любимого ею Марселя лишила себя жизни.

— Я предоставил тебе выбор, — сказал герцог, собираясь уходить. — А ты поступай как знаешь…

— Ты уходишь, Анатоль… Больше я тебя никогда не увижу, и ты меня не увидишь. И я даже не проклинаю тебя, — сказала Серафи, поднимая бокал с ядом. — Не забудь только своего обещания, своей клятвы…

Герцог отвернулся и вышел из комнаты.

— Марсель, мой милый Марсель… — одними губами произнесла несчастная. — Я умираю со сладким сознанием, что своей смертью покупаю твое счастье…

С этими словами она поднесла бокал ко рту.

Адриенна тотчас же, дождавшись ухода герцога, проскользнула в комнату и бросилась к Серафи.

— Ради всех святых, остановитесь! Что вы делаете?! — вскричала девушка.

— Поздно… Прощайте, милая… — прошептала Серафи. — Да хранит Небо моего Марселя…

Адриенна поспешно вырвала из ее рук наполовину опорожненный бокал.

— Пресвятая Матерь Божья! — в отчаянии воскликнула она. — Сжалься над нею, помилуй и спаси ее!

Серафи пошатнулась, оперлась руками о стол и медленно опустилась в кресло.

Через минуту смертельная бледность покрыла спокойные черты ее величаво–прекрасного лица.

VIII. ПРИВИДЕНИЕ БАСТИЛИИ

— Марсель! — раздался глухой голос грека за стеной после того, как герцог Бофор и комендант Бастилии покинули камеру Марселя, прикованного к железному кольцу. — Мужайся и не падай духом! Небо посылает тяжкие испытания только тем, кого оно избрало орудием своих предначертаний. Победа и успех в конце концов всегда на стороне тех, кто умеет владеть собой и во всем себе отказывать. Только сильные духом выходят победителями в тяжелой жизненной борьбе.

Слова эти, словно целебный бальзам, глубоко проникали в душу удрученного горем Марселя.

— Тяжелые, бесконечно тяжелые испытания ниспослало тебе Небо, — продолжал грек, — но ты должен все перенести. Сердце твое лишь закалится. Верь, только удары судьбы выковывают по–настоящему сильных людей. Само Небо избрало тебя борцом за правду. Учись же мужественно переносить посланные тебе испытания, и в будущем никакая сила не сломит тебя.

— Да–да, ты прав, — отозвался Марсель. — Я не буду роптать на провидение. Я постараюсь собраться с духом и все перенести…

После вечернего обхода камер тюремщиком грек разобрал камни, закрывавшие лаз.

— Теперь, сын мой, тебе уже нельзя приходить ко мне, значит, наступила моя очередь приходить к тебе в гости.

Несмотря на болезненную слабость, греку все-таки удалось проползти в камеру к Марселю. Он дружески пожал ему руку и присел рядом с ним на постель.