Невеста Христова

«Да, странная штука жизнь… – подумал он. – Вот я Арташес Теровосян – армянин. Себастьян Кох – немец. И мы оба готовы рвать волосы на голове из-за русского писателя Достоевского. Смешно? А с другой стороны, что тут смешного? Достоевский гений. А любой гений это достояние всего человечества. Прав их Шопенгауэр, который сказал, что «культура не имеет национальности».

В девять часов Арташес Арамович сварил кофе и пошел будить друга. Хозяин опасался, что это будет не просто. Но Бабаян сам проснулся. Он сразу поднялся, умылся, быстро проглотил маленький бутерброд, но кофе допить не успел. Снизу позвонил водитель. За министром дружественной Армении из Кремля прислали автомобиль.

Оставшись в одиночестве, Арташес Арамович подумал, не улечься ли самому на часок-другой. И уже постелил себе на диване в кабинете. Но лечь не дал телефонный звонок. Теровосян снял трубку и услышал приятный женский голос с милым немецким акцентом:

– Мне надо говорить с доктором Теровосяном.

– Я у телефона.

– Господин Теровосян, вас беспокоит Катрин Штольц с кафедры русской литературы из Дюссельдорфа.

– Очень приятно.

– У вас, господин Теровосян, во вторник есть первая лекция. Когда вы вылетаете?

– Милая Катрин, я еще не получил приглашения. Как я могу вылететь?

В трубке надолго замолчали.

– Вы меня слышите? – Забеспокоился Арташес Арамович.

Госпожа Штольц его слышала и молчала, потому что думала. Наконец Теровосян услыхал ее растерянный голос:

– Профессор Кох не вручил вам приглашение?

– Я не имел чести его видеть.

– Это есть очень странно. Себастьян имел намерение навестить вас в среду. У него даже в календаре имеет быть пометка. Я ничего не понимаю.

– Я тоже. – Признался армянин.

Штольц опять долго думала:

– У вас есть номер его мобильного телефона?

– Есть.

– Вы ему делали звонок?

– Нет.

– Почему?

– Не хотел быть назойливым. Не один я ждал его в Москве…

– Вы имеете ввиду невесту профессора Коха?

– Да, я имею ввиду ее…

– Вы не знаете Себастьяна. Он есть очень обязательный человек, и его личная жизнь на делах никогда не отражалась. Я вас очень прошу, господин Теровосян, сделайте ему звонок. А я, если разрешите, сделаю вам звонок позже.

Арташес Абрамович не мог не согласиться с Катрин в оценке ее шефа. С профессором Кохом он не раз встречался лично, и тот всегда был пунктуален и ответственен. Теровосян обещал «сделать звонок», и как только Катрин положила трубку, позвонил Коху. Но немец не ответил. Арташес Арамович на всякий случай набрал номер еще раз. И снова безрезультатно. Тогда он решил дождаться повторного звонка из Германии, чтобы уточнить номер телефона. Возможно, он сделал ошибку в записи. Но звонок раздался в прихожей. «Неужели Арно так рано освободился», – подумал Теровосян и, поправив халат, поспешил в прихожую:

– Кто там?

– Арташес Арамович, откройте. Это лифтерша Вера. Он открыл дверь и увидел знакомую старушку с конвертом в руках:

– Проходите Вера Тихоновна. – Любезно пригласил он лифтершу.

– Нет, я только на минутку. Вам тут передали. – Она протянула Арташесу конверт и поспешила в лифт.

Теровосян вернулся в кабинет, надел очки и вскрыл депешу. Это были деловые бумаги из дюссельдорфского Университета. Он бросил конверт на стол, как был в халате, выбрался на лестничную площадку и, не вызывая лифта, спустился вниз.

– Вера Тихоновна, почему он не зашел ко мне сам?

– Кто не зашел?

– Тот, кто передал вам конверт.

– Конверт передала девушка.

– Девушка? – Изумился Арташес Арамович.

– Да, девушка. Я сама ее не видела. Это было вчера около одиннадцати. Мне сменщица Поля сказала. Девушка постеснялась так поздно вас тревожить.

Теровосян покачал головой и, уже на лифте, вернулся к себе в квартиру. Через десять минут ему позвонила госпожа Штольц.

– Не беспокойтесь, я приглашение получил. О вылете вам телеграфирую. – Сухо сообщил Арташес Арамович и положил трубку.

* * *

4 Ноября 2004 года

«Нас размыло половодье, и я плыву.
Плыву бумажным корабликом
По грязному ручью жизни.
А она осталась в осени».

Роберт откинулся в кресле, и смотрел на экран монитора, как художник смотрит на законченное полотно:

– Кажется, неплохо. – Прошептал он и подписался: «Роберт Красный».

Роберт Жестякин долго думал над псевдонимом. Подписывать стихи своей настоящей фамилией ему казалось вульгарным. Он стал перебирать имена известных поэтов. Почему-то пришел на ум «Петербург» Белого. Потом он вспомнил, что есть еще Саша Черный. А вот Красного поэта он не помнил. В слове «красный» было что-то эпатирующее, раздражающее слух. За ним вставали знамена большевиков, и пахло кровью. И Роберт решил стать Красным.

Она открыла своим ключом. Роберт вздрогнул, но с кресла не встал. Не дурно, если она застанет его за работой. Он так увлечен творчеством, что не замечает приход женщины. Пусть знает свое место. Он поэт, а она примитивная красивая самка, и ей вовсе не обязательно знать, что он два дня только о ней и думает.