Невеста колдуна

«Нельзя быть благодарным войне. Те, кто считает, что на войне становятся человеком, лгут либо себе, либо другим. Война обнаруживает все плохое и хорошее в тебе — да, это так, потому что война выворачивает тебя наизнанку. И каков бы ты ни был, плох или хорош, ты никогда уже не станешь прежним — таким, каким был до войны. Тебе останется только притворяться обычным человеком.

Смерть на войне становится буднями, жестокость — рутиной. Никто не хочет убивать, никто не хочет причинять боль другому, но война заставляет это делать — раньше или позже, так или иначе.

На войне не становятся лучше. На войне умирают и убивают. С войны возвращаются мертвецы: кто—то, кому повезло больше, в гробах, кто—то, как я, своим ходом. Одни трупы лежат в земле. Другие — ходят по ней. Они смотрят на мир своими мертвыми глазами и ищут тех, для кого этот мир слишком хорош, кому самое место в могиле.

Глаза мертвецов видят слишком много. Оттого—то мертвецам так легко убивать».

Последнее слово было жирно подчеркнуто. Карандаш со сломанным грифелем лежал тут же, между страницами.

Глава 6 УБИТЬ ДВУХ ЗАЙЦЕВ

— То, что случилось за сегодняшний день, заставило меня, наконец, посмотреть на все другими глазами. Поэтому я взял сына — я боялся оставить его одного — и, проконсультировавшись со знающими людьми, отправился к вам, — сказал Листовский в наступившей тишине.

Я смотрела на него, глупо хлопая глазами. Встречи с Кириллом самой по себе было достаточно, чтобы выбить из колеи и более хладнокровную девицу, чем я, а уж сообщение о том, что предмет моей вечной любви длиной в целое лето, случившейся двенадцать лет назад, может вот—вот лишиться жизни, доконало меня окончательно.

Внезапно бледное лицо Листовского побелело еще больше, нос заострился, светлые глаза помутнели, словно в воду плеснули молока. Он пошатнулся и упал бы, если бы стоявшие рядом Себастьян и Даниель не поддержали его.

Тут же подлетел и прямоугольный, в руках у которого, как по мановению волшебной палочки, появились несколько бело—голубых капсул и фляжка. Открыв капсулы, он немедленно высыпал их содержимое Листовскому на язык и приложил к бескровным губам хлебного короля горлышко фляжки. Тот сделал несколько тяжелых глотков, и взгляд его немного прояснился.

— Может, нам стоит отложить разговор? — начал было Себастьян, но Листовский резко оборвал его:

— Нет! Разве вы не поняли до сих пор, что медлить нельзя?

— Хорошо, — хладнокровно кивнул Себастьян. — В таком случае пройдемте ко мне — вы приляжете на диван и расскажете все, что хотите.

— Я с вами, — сказал Кирилл.

Себастьян вопросительно посмотрел на Листовского. Тот покачал головой.

— Сожалею, — Себастьян пожал плечами, — но нам придется обойтись без вашего присутствия.

Мне показалось, что в его последних словах прозвучало нечто вроде злорадства.

— Пап! — воскликнул Кирилл возмущенно.

— Ты не считаешь нужным слушать мои советы, а я не считаю нужным посвящать тебя в свои дела, — ответил Листовский все еще слабым после приступа голосом.

— Послушай, но это же, черт побери, касается меня!

— Ты не желаешь заботиться о собственной жизни, значит, это мое дело, и ты к этому никакого отношения не имеешь. Если ты понадобишься, мы тебя позовем.

— Ладно, Кирилл, — примирительно сказала я. — Мы пока посидим тут, в приемной.

Себастьян улыбнулся нежнейшей из своих улыбок:

— Мне очень жаль, но и это вряд ли возможно. Мне необходимо, чтобы ты присутствовала при нашем с господином Листовским разговоре. Если ты, конечно, не возражаешь…

Я возразила бы, и даже с большим удовольствием, но вовремя спохватилась. Если Кириллу угрожает опасность, то я просто обязана узнать обо всем как можно подробнее. А с самим Кириллом я поговорить еще успею — и не в такой официальной обстановке, не говоря уже об отсутствии совершенно ненужных посторонних глаз и ушей. Поэтому я покорно кивнула, к удивлению Себастьяна, приготовившегося, очевидно, к очередной перепалке. Впрочем, удивление, подобно некоему компрометирующему документу, было мгновенно скомкано и спрятано, и, после того, как Надя снисходительно согласилась приготовить чай и кофе, мы, оставив в приемной Кирилла с водителем, прошли в кабинет Себастьяна, где Листовский начал наконец свой рассказ:

— Все началось в июне, когда Кирилл приехал на каникулы из Кембриджа…

Ого! — хотела сказать я, но не сказала. Чему удивляться — дети королей и учатся как короли. Другое дело, что вихрастый парнишка в клетчатой рубашке и линялых шортах, с которым мы пили на спор фруктовый кефир в столовой — в кого больше влезет, а потом, скрючившись, бежали в медпункт, вместо того чтобы, как собирались, идти на лагерную дискотеку, — этот вихрастый парнишка никак не совмещался в моем сознании с хлебным принцем, учащимся за границей и передвигающемся по городу не иначе, как в сопровождении телохранителя.

Пока я размышляла таким образом, Листовский продолжал рассказывать.