Невеста Крылатого Змея

— Зря хвалишь! Еле жива осталась от этого полета. Я и дома карусели не любила никогда, особенно на высоте, голова кружится. А ты меня вовсе как ястреб пташку поймал.

— А на крыше лучше сидеть? Я бы тебя сразу хватился, обыскали бы всю округу, подняли шум. Ух, я этим кикиморам покажу!

— Не надо, Годар! Праздник ведь у них, хоть завтра отругай!

— Праздник, говоришь? А они-то не подумали, что ты торжество пропустишь, хороводы, да песни, веселые игрища… Вот же дурные!

— Стой, Годар, стой! Погоди…

Да, где уж там — шагу прибавил, еле поспевала за ним, а потом и вовсе руку выпустил, так сразу же и отстала, притомилась от долгой ходьбы. Видела только, как расступилась небольшая толпа, завидев Годара, смолкли песни, поклонились люди до самой земли. Хозяин пришел, Заступник и Покровитель! Тот, кому Небеса подвластны сумеет договориться и с землей. Может, потому и плодородны эти края, изобильны речушки рыбой, леса дичью, целебными травами и прочим добром, будь то ягоды, грибы-губы или лыко податливое.

Невольная гордость закралась в сердце Леды при виде того, как встречают ее недавнего спасителя кряжистые осанистые мужи и заматеревшие уже женщины, что давно внуков нянчат. Уважают своего Князя, любят и… боятся. А ведь и строгим бывает Годар.

Леда к стайке ребятишек подошла, присела в их кружок, словно бы от любопытных взглядов укрылась. Даже не поднимала головы, слыша, как распоряжается Князь насчет ее обидчиц. Досада душу рвала, какова бы не была Милана, а ведь жалко стало, когда в голос запричитала девка, оправдываться начала. Повелел Князь Милане тотчас с луга уйти, прихватив с собой еще двух самых верных подруженек.

— Амбар будете до зари сторожить! Ничего, что пустой, плясать будет вольготней. А дедушка — полуночник вам на дуде сыграет! Не заскучаете…

Заревели девчонки в голос, запросили подмоги у знакомых парней, боязно одним-то ночевать в темном большом амбаре, да еще под крепким засовом, да без огня. Вадич вызвался вместе с ними стеречь, зря наговаривала на него Милана, не разлюбил невестушку вздорную, не бросил в печали. Годар позволил, хоть и виноваты, а пугать глупых девок амбарным духом не годится все же, с отроками, конечно, не так бы поступил.

А вот когда увели с луга вздорных девчонок, Леда и вздохнула свободнее. Без насмешечек и взглядов косых со стороны веселее жить. Отыскала в стайке ровесниц Радунечку, наплел ей кто-то, что Леда в деревню отправилась Теку проведать. Потому и не искала. Видно, то же и Радсею сказали и даже Арлете. У девушки невольно по коже холодок пробежал, если бы Годар не заметил ее на крыше, может, и не хватились бы до обеда. Оторопь берет, как представишь, что ночь в сарае среди выгона провести бы могла. Обошлось…

Вновь закружились хороводы, взвились песни, шутки и смех у костров. Народ постарше отдельно располагался на домотканых ковришках или рогожах, любовались тем, как молодежь резвится, приглядывали за дочерьми, своими да заодно и соседкиными. Кто одет краше, у чей «лебедушки» длиннее коса, к кому парни больше липнут. Сами-то ребята сперва кучковались поодаль, а после затеяли игру, едва ли не в догонялки с девицам, разомкнули хоровод, выбрали себе каждый по паре, стали с подругами через особый костер прыгать с разбегу.

Жарко горели ольховые дрова, свежие, желтовато — охристые на спиле, даже тонкий аромат чувствовался вблизи, а может, то нарочно плеснули на камешки в центре костра густой травяной взвар. Мастерица была Арлета на такие придумки. Это Леда еще с бани помнила. В последний раз все вместе мыться ходили. Приняла Змеица братову невестушку, сама веничком охаживала — березовым или липовым. А среди веточек дерева еще и травы лечебные прятались: пижма, мята, кипрей. Ароматный парок и с печи — каменки подымался. После такой бани всю ночь Леда крепко спала, а наутро летала как на крылышках. Тело легкое делалось, кожа гладенькая и розовая, как у младенца. Волосы, щедро выполасканные в крапивном настое, будто пуще загустели, мягче стали, шелковистее на ощупь.

Так и сама не заметишь, как расцветешь, то-то Змей глаз отвести не может. Сам стоит среди мужчин, успел ножнами препоясаться, еще кой-чего из одежды сменил, волосы заплел в небрежную косу. Уж не раз замечала Леда на себе его пристальный взгляд. Издали следил Годар за «лунной дочерью», кабы кто не обидел опять, не огорчил желанную. А вот Радсей веселился вовсю, видать вдоволь хлебнул пива на хмеле. Девиц пригожих за руки хватал, кружил в танце, в центре нового хоровода встал с завязанными глазами, угадывал, кто к нему прикоснется и поцелуем брал за верный ответ.

Потом по настойчивым девичьим просьбам стал Радсей на своей свирели играть. Сначала задорно, да радостно, а потом мелодия грустной пошла, растревожила… Заслушалась Леда нежный мотив, невольно припомнила стихи Леси Украинки из поэмы «Лесная песня», в детстве когда-то еще мама читала старенькую книжку:

— «Сладко он играет, душу рает,
Грудь мне белую терзает,
Сердце вынимает…»