– Ты любишь русскую музыку? – скорчился и спросил я, когда мы привычно застряли в пробке на въезде в город. Ева держала меня за руку, но только сейчас отвернулась от окна ко мне.
– Мне любая нравится, только чтобы без слов.
– Инструментальная?
– Да, а тебе?
– Я вообще музыку не очень жалую. Но, впрочем, если без слов, то, наверное, можно. Гриша…
– Да.
– Выруби эту хрень.
– Стой. Есть отличное радио. «Радио семь на холмах». Сто четыре и семь. Можно его включить?
– Ты слышал? Быстрее головой думай.
Нам действительно включили это самое радио, на котором почти не было песен, только музыка. И в принципе ее можно было слушать. Но все равно подташнивало.
– Почему ты не любишь музыку? – заметила Ева мое выражение лица, когда заиграло что-то веселое.
– Нас мама пыталась научить играть на фортепьяно. Сажала за инструмент. Ты, может, видела его…
– Который прикрытый?
– Да, выкинуть его надо. Так вот, когда гамма была сыграна неправильно, она дубасила нас. И нет, я не был рад, когда она покончила с собой, но и воспоминаний о ней у нас, не сказать, что много хороших. Порой кажется, что она была той дамбой, которая сдерживала сволочизм отца. Когда ее сорвало, он перестал строить из себя паиньку.
Ну вот зачем я это рассказываю. Терпеть не могу в прошлом копаться, словно нытик…
– Неужели он бил вас? – сжала Ева мою руку сильнее и притянула ее к себе, коротко поцеловав.
– Нет. Но лучше бы бил.
– Что может быть хуже насилия?
– Насилие… Оно ведь тоже может быть разным. Ева, у меня такое настроение хорошее, ты рядом, сейчас я заплачу кучу денег бюрократке, и через две недели ты станешь полноценно моей. Давай не будем ворошить прошлое.
– Совсем?
Я не понял ни вопрос, ни каким сейчас кажется ее взгляд. Словно… Обиженным. Но на что?
– Что ты имеешь в виду?
Она мнется, что вызывает тень подозрения, хотя откуда бы… Нас в прошлом точно ничего не связывало. Она жила своей жизнью, я своей.
– Всего лишь, что порой разбор прошлого, раскаяние за поступки помогает двигаться дальше. Не стоять на месте.
– Никогда не понимал, как информация, что все твои беды из детства, помогут с проблемами настоящего.
– Она может дать понять, почему ты поступаешь так или иначе, и дать толчок поступать правильно…
– Правильно… Ты всегда поступала правильно?
– Не знаю, – улыбается она. – Наверное, не всегда. Но ведь никто кроме тебя самого не может оценить правильность поступка. Но я думаю, что наносить вред человеку, который тебе ничего не сделал, только потому что в чем-то виноват его отец или мать…
– А разве не дети в ответе за грехи отцов?
– Точно нет. Дети в ответе только за свои поступки и ничего более…
Я отвернулся. Спорить не хотелось, а монотонное движение машины усыпляло, настраивало на воспоминания о том, о чем я давно хотел забыть. В голове уже возникали образы отца, камеры, которую он мне подарил, и сестры, которую мне нужно фотографировать…
– Харитон, – прошелестел рядом голос, и на бедро опустилась рука, легко сжала, вызывая острую боль, которая разрушила собой стену между прошлым и настоящим. – Прости. Я не хотела ворошить прошлое, порой про него действительно лучше забыть и просто идти дальше.
Я повернулся к Еве и поцеловал ее, чувствуя дрожащие губы, легкий солоноватый вкус.
– Я не хочу, чтобы ты плакала.
– И я не хочу.
Мы еще некоторое время смотрели друг на друга, но вдруг машина затормозила, и мы оказались перед центральным ЗАГСом. Выбрались из машины и уже через десять минут были у директора. Вернее, заехал к ней я, а Ева осталась ждать снаружи в симпатично оформленном холе. Мне нужно было время, чтобы договориться.
Впрочем, разговор был короткий. На стикере я написал сумму, которая превышала ее месячный оклад в три раза, и написал число. Она некоторое время смотрела на бумажку и сразу улыбнулась.
– Мне нужны ваши паспорта. Анкету мы заполним сами.
Отлично. Я без слов вышел, и Ева сразу вскочила.
– Паспорт не забыла?
– Нет, – достала она из сумочки простую черную корочку, я не глядя понес ее в кабинет. Сначала на стол кинул свой, хотел положить корочку Евы, но открыл. Не смотря на желание жениться и наплевательское отношение к ее тайнам, меня гложит любопытство, какое у Евы настоящее имя, и почему она его сменила. Что должно заставить так кардинально изменить жизнь? Побег? Но кого она боится?
– Минут через десять мы вернем документы. А это… – она взяла паспорт Евы и протянула мне бумажку с номером счета.
– Я понял. Часть сейчас. Часть после заключения брака. Мы за дверью.
– Конечно, – снова натянуто улыбнулась директор в ярко-красном костюме и смотрела мне вслед, когда я уезжал из ее богато обставленного кабинета. Судя по всему, не я один прихожу сюда с вознаграждением за лояльность.
Когда мы получили-таки выписку с датой бракосочетания, а Ева официально стала моей невестой, я предложил это отметить в ресторане.
– Только не к Синицыным, – взмолилась Ева, и я был с ней полностью солидарен. Их мне тоже хочется удивить. Надеюсь только, Кирилл не проговорится. И словно по заказу именно он и звонит.
– Нашел организатора. Но за столь короткие сроки она попросит больше.