Господи, я совсем запуталась. Меня никто и никогда не целовал так нежно, чувственно и умело. Даже Илья! С ним всё было по-другому. Тоже классно, порочно, но абсолютно не так. Совершенно не те ощущения. Может быть, у старшего Пожарского намного больше опыта и наглее язык? Черт! Я не знаю. Но с ним за один короткий миг я пережила столько противоречивых эмоций, столько страсти и стыда, что вынести просто не смогла!
Его крепкие руки, звериный напор, жар, исходящий от тела, ярко выраженное возбуждение там, в паху… Всё это напугало меня до чертиков. Я до сих пор не могу собрать себя в кучу. До сих пор чувствую на губах его волнующее дыхание, вкус сладко-горькой слюны, покалывание кожи после царапин от жесткой щетины и надрывное биение сердца в груди…
Эти ощущения сбивают с толку.
Мне хочется рыдать. Только кроме растущего комка в горле ничего не происходит. Слёзы будто высохли задолго до этого момента. А эмоции…
Эмоции рвутся в груди и не выходят. Рядом с этим человеком я чувствую себя едва ли не сломленной куклой.
Пусть не трогает меня. Господи, пожалуйста, пусть не прикасается ко мне. Я не понимаю, что со мной происходит. Меня на части от этого рвёт. Я себя теряю…
— Выдыхай, Вань, — проговаривает Пожарский своей обманчиво мягкой интонацией, при этом удерживая на мне сосредоточенное внимание. — Клянусь, я тебя не трону.
«Не тронете, как же…» — думаю про себя.
— Я вам не верю, — ответив, опускаю взгляд на зажатую между моими пальцами иглу.
Пора заканчивать с лечением. С Максимом Андреевичем я переоценила свои возможности. Зашить ему бровь у меня уже не получится. Даже под страхом смерти…
Как только я подхожу к хирургическим инструментам, чтобы избавиться от иглы, он возвращает мне мои же слова обратно, задевая ими точно также, как и своим недавним поцелуем:
— А знаешь в чём твоя беда? Ты не способна тонко чувствовать человека. Тяжело никому не доверять? Верно?
Чего он добивается, ненормальный мазохист? Чтобы я лишила его зрения?
Я не боюсь трупов, меня не тошнит от вида крови, но штопать его без анестезии — это самоубийство! Я уже трижды пожалела, что предложила ему помощь.
Вскидываю на мужчину злющий взгляд и тут же осознаю, что пациент мне попался слишком закалённый. Не отверчусь, как бы не хотела. Да и вызов в наших глазах как-то вспыхнул с одинаковым упрямством. Правда мой азарт спустя пару секунд чуть угас. Подавляющая энергетика Пожарского сделала своё дело.
— Почему я должна вам верить? Вы только что несанкционированно облизали мой рот! — фыркаю, поднимая смоченный в антисептике свежий тампон. — По-моему, мы слишком разные, чтобы нас сравнивать. Разве нет?
— Только не говори, что тебе не понравилось, — улыбаясь своей фирменной улыбкой, Пожарский пытается клеить безобидного мудака.
— Вы слишком самоуверенный тип, — выказываю то, что думаю, подходя к нему. — И мне действительно не понравилось. Не льстите себе, — привирая, брезгливо вытираю губы тыльной стороной ладони.
— Ложь, — скрипя зубами, Монстр Андреевич сверлит меня колючим взглядом. — Ты не умеешь лгать.
— Думайте, что хотите. Я не собираюсь вас переубеждать.
Рука сама дёргается приложить тампон к его ране.
— БЛЯ-Я-ЯДЬ!!! — рев Пожарского взрывает пространство, вынуждая меня подпрыгнуть в испуге в который раз. Одернув руку, улавливаю резкий запах спирта.
Чер-р-рт! Я перепутала баночки? Он точно меня сейчас убьет…
Глава 15
Макс
Жжет!
Мать твою, так ведь уссаться можно…
Как сильно, сука, жжет!
— М-м-м… — непроизвольно вырывается мой утробный стон. Глаза застилает жгучая влага. Моргая, под шипящие ругательства распахиваю веки. Первое, что попадает в фокус на размытой картинке пространства — напуганное до чертиков лицо мелкой вредительницы. Трясется, как ссыкливый заяц. Кожа белее мела. И глаза, сука, как два огромных блюдца! Снова меня гипнотизируют, излучая абсолютную невиновность своей хозяйки.
Нахуй я с ней связался? Я же на волоске от того, чтобы разнести здесь всё к чертям собачьим!
Всё, Макс! Дыши. Дыши, блять.
Вдох-выдох.
Ещё один вдох-выдох…
Кажется отпускает.
— Слушай… — сглатываю, приходя в себя после приступа жгучей боли. В голове понемногу начинает проясняться. Зрение улучшается после неожиданных спецэффектов. — Никитина, в прошлой жизни ты проводила опыты в концлагерях? С ума сойти… — Шумно втянув в легкие воздух с запахом спирта, выдыхаю. Такого, мать её, «кайфа» я давно не ловил. — Не медик ты, а настоящий садист!
— П-простите, — бормочет она, невинно хлопая ресницами. — Я случайно бутылочки перепутала…
— Ты никудышный вра-А-А-уч! — вскрикиваю, машинально дотронувшись до раны. Девчонка снова вздрагивает, сочувственно кривя лицо. — Тебе об этом не говорили, Ива?
— Нет, — отрицательно качает головой.
— Как ты сессию сдаёшь, криворукая?
— Ну знаете, Максим Андреевич! — девчонка взрывается, покрываясь красными пятнами на лице: — Идите вы в з… И звоните в неотложку!