- Махнем в клуб? - продолжает Ник. - Или устроим вечеринку у меня? Предков не будет дома до следующей недели.
Меня не вдохновляют предложения друга. Еще вчера я бы схватился за идею крепче, чем за клюшку, но сегодня у меня не тот настрой.
- Прости, без меня, - забираю со стола тетрадь и ручку, запихиваю в карман, не заботясь о том, что бумага помнется. Потом закину в шкафчик.
- Это еще почему? - не догоняет Николс. - У тебя жара нет, Хилл?
- Ты еще притащи термометр и чай с медом, - насмешливо тяну я и иду на выход.
- Это первое, что пришло на ум, - приятель идет за мной. - Слушай, а что я еще мог подумать? Ты никогда не отказывался от возможности хорошенько оторваться.
- Тебе думать однозначно вредно, - сообщаю я. - У меня свои дела, понятно?
- А как твои дела на этот раз зовут? - Ник не отстает. - Кэтти? Или новенькая Хана? Или Стелла…
- Для тебя мои дела сейчас зовут "отвали", - мрачно ему отвечаю. - Так понятнее?
Он поднимает ладони, показывая, что сдаётся.
- Если что, мы тебя всегда ждем, - бросает напоследок, перед тем как уйти.
Ноги сами несут меня к классу, где Очкарик занимается с Дэнни. Я сам не осознаю, зачем мне это, но иду вперед. На полпути останавливаюсь. Что я творю?
Шайбой по башке вроде не получал, так какого черта?
Вместо двери, которая расположена в конце коридора, открываю кабинет музыки. В нем никого нет, потому, долго не раздумывая, сажусь за пианино. Удобнее устраиваюсь на пианино и начинаю играть композицию, ноты которой стоят рядом. "Танго смерти" Антонио Вивальди. Интересный выбор.
Игра захватывает меня, и я не сразу замечаю, что в аудитории больше не один. А когда осознаю это, останавливаюсь. Последняя нота высоко стонет и обрывает мелодию. Тишина снова оковывает помещение, но теперь сквозь нее прорываются два дыхания. Мое и непрошенного наблюдателя.
- Продолжишь? - спрашивает Очкарик. Раздаются ее несмелые шаги, и она садится за ближайшую ко мне парту. - Мне очень понравилось, как ты играешь.
По моим губам скользит усмешка. Заучка единственная девушка, которой нравится только моя игра на пианино, а не другие достижения.
- Что ты здесь делаешь? - в свою очередь интересуюсь я.
- Сижу, как видишь, - огрызается она, но тут же смягчается и повторяет: - Продолжишь? Пожалуйста.
Последнее слово почти выбивает почву из-под ног. Я бы хотел услышать ее "пожалуйста" в других обстоятельствах. Когда она будет подо мной и… Обрываю мысль на полуслове. Что за черт? Очкарик меня околдовала? Точно. Сделала гребанный приворот? Иначе откуда у меня такая ересь в башке?
Начинаю злиться - на Лавинию, на себя, на тренера, но снова опускаю руки на черно-белые клавиши. Только пальцы играют совершенно не то, что напечатано на песеннике. Медляк деда, написанный для бабушки, но который он играл мне в детстве почти каждую ночь. Вместо колыбельни.
Боковым зрением слежу за замершим Очкариком. Она слушает, действительно слушает, а не делает вид. Ее лицо - тонкое, с мягкими чертами, сосредоточено, руки сложены перед собой, как у самой прилежной школьницы. Она… забавная. И свое повышенное внимание к ней я объясняю тем, что мне хочется ее разгадать. Лавиния слишком отличается от всех, и это влечет.
Едва мелодия заканчивается, я поднимаюсь и ухожу, даже не закрыв крышку пианино. Очкарик мне не нужна. Впрочем, я ей тоже, поэтому нам стоит держаться подальше друг от друга.
Глава 4. Лавиния
Руки Джона бережно обнимают меня, вовлекая в вальс. Зал ресторана погружен в приятный полумрак, который нарушает лишь освещение сцены.
Знакомая мелодия струится легче шелка, нежнее бархата, и последнее, что я хочу - это танцевать. Но я должна играть на высоте. Всегда. Везде. В любых обстоятельствах. Даже если воспоминания, словно кислота, прожигают во мне дыру.
Я улыбаюсь Джону, отвечаю на его короткие вопросы о моем самочувствии, снова улыбаюсь - теперь уже папарацци. На автомате. В моей голове совершенно другие мысли и совершенно другой человек. Сама себе запрещаю смотреть в сторону молодого мужчины, сидящего за роялем, но мой взгляд то и дело скользит по широкой спине. Он однозначно раздался в плечах - сразу видно, место в сборной Америки досталось ему вовсе не из-за денег отца. Упорства и упрямства ему всегда было не занимать.
Скай снова поспешно уходит, едва композиция заканчивается, будто повторяя прошлое пятилетней давности. Я радуюсь короткой передышке, потому что точно знаю: мы еще не раз пересечемся.
- Свалил, поганец, - сетует мой жених, цокнув языком. - Мог бы еще немного задержаться.
- Он сказал что-то про тренировки, - отмечаю я.
- Да, готовится к новому сезону, - говорит Джо с нескрываемой гордостью. - Мальчики целятся на кубок.