Невеста наместника (СИ)

— Эй! — полушепотом окликнула она.

Эха не образовалось. Звук растаял, едва успев слететь с губ. Но в ответ вдруг что-то зашуршало, пискнуло, двинулось из тьмы, заставив затрепетать пламя свечи. Темери резко пригнулась. И только потом сообразила, что это могла быть летучая мышь. Пришлось потратить несколько мгновений, чтобы унять дрожь в руках и коленях. Темери и сама не ожидала, что так отреагирует на в общем-то тихий звук!

Время шло. Если стоять на месте, ничего не сможешь узнать. Да к тому же от свечки остался совсем небольшой огарок. Как только она догорит, придется зажигать запасную и начинать осторожный путь назад.

Посветив вокруг, она обнаружила узкий проход-лаз между старым шкафом (или это не шкаф?) и горой обшарпанных стульев. Стулья все были одинаковы и когда-то вероятно составляли гарнитур, но Темери это не интересовало… до того момента пока она не обнаружила вдруг в свете свечи кусок обивки. Обивка была ей знакома — такая ткань украшала мебель в отцовской гостиной. А еще на ней были темные, почти черные пятна. Она даже не сразу догадалась, что это — кровь. Может быть, кровь кого-то из защитников замка. А может — кровь кого-то из родственников, из знакомых… а может, кого-то из врагов.

Она зажмурилась, прикоснулась пальцами к куску запятнанной ткани.

Это была вещь времен завоевания Побережья. Это была вещь, которая помнила мир до ифленского нашествия. Неудивительно, что эту мебель со всей цитадели собрали и стащили в этот никому ненужный склад. Это было не отремонтировать и не отчистить.

Темери выбралась из завала на небольшую пустую площадку у противоположной стены и совсем не удивилась, обнаружив там плотно прикрытую низенькую деревянную дверь.

Как-то же хозяйственные ифленцы должны были сюда попасть? И не по тайным ходам. Иначе они о них знали бы и активно пользовались.

Здесь, у стены, стояло темное и пыльное, треснувшее посередине на несколько кусков зеркало. Оно отражало и усиливало свет свечи, разделив его по числу осколков. Темери огляделась, подхватила с полу какую-то тряпку и осторожно протерла стекла. Стало значительно светлее. Можно даже оставить свечу на подлокотнике расколотого в давние времена дивана, и оглядеться внимательней и подробней.

Неподалеку отыскался кованый напольный канделябр, который она даже помнила — он некогда стоял в парадном зале у камина. За что его отправили в ссылку, было неясно — в некоторых чашечках еще оставались свечные огарки. Это навело Теменри на идею, и она тут же ее воплотила, увеличив количество света так, что хоть читай.

И сразу заметила еще кое-что — парадные портреты! То есть, она узнала резные дубовые рамы, но что это еще могло быть?

Надо только откинуть ветошь и чуть развернуть картины изображением к свету.

Первое разрезано наискось, на нем был незнакомый ей седобородый мужчина. Старый, растрескавшийся холст, а судя по костюму, жил этот достойный рэтах лет сто назад.

Следующий портрет уцелел, и на нем была целая семья. Вот его Темери вспомнила. И вспомнила, как мама показывала на маленькую девочку в центре и говорила — смотри, Шанни, это ведь я! Рядом с мамой-малышкой стояли в красивых платьях ее родители. Их Темери не застала, но много слышала о них.

Она торопливо, словно кто-то мог отнять, отставила эту картину в сторону. Потом обязательно, любыми правдами, вернет ее в замок! Даже если больше ничего интересного не сможет отыскать!

Но на этом везение не кончилось. На следующей картине были мать и отец. Художник запечатлел их как будто бы в день свадьбы, в ярких лучах летнего солнца.

Картина словно впитала то давнее солнце и ту их радость. Они ведь любили друг друга. Они, бывало, ссорились, иногда чего-то не понимали, но совершенно точно любили. Мама на картине улыбалась и смотрела в небо. А отец… он не улыбался, но так смотрел на маму, словно она была его небом.

Когда-то эта картина висела у них в спальне.

Темери полюбовалась на нее и тоже отставила. Еще портреты — старинные, с важными правителями и их строгими женами. А вот снова знакомое лицо. Верней — лица.

Групповой портрет семьи ретаха Итвена. Оказывается, у Темери была очень большая семья, и многих из этих людей она даже никогда не видела. Конечно, писался он не с натуры, а по другим изображениям. Но художник был мастером, это видно по тому какими живыми кажутся давно мертвые люди.

Она стала считать. Вот отец. Вот мама. Вот дедушка. Вот еще знакомое лицо — брат деда. Рядом его сын, мальчик чуть старше десяти. Он был бы дядей Темери, если бы дожил.

Пожилая женщина. Кем она приходилась семье, Темери не знала никогда, все звали ее просто Котри. У нее всегда было печенье и вкусные булочки, и она давала их детям без счета. Здесь, на портрете, она намного моложе, чем Темери ее помнила. Здесь у нее еще черные длинные волосы. В воспоминаниях они были уже совсем седые. Ходила Котри медленно, опираясь на кривую тросточку. Нашествие она тоже не пережила. Вот молодой хозяин Каннег… вот красивая девушка, кажется, папина племянница.

Стоп.