Невеста Нила

— Не странно ли это: старики и дети обыкновенно любят солнечное тепло; первые охотно спят, вторые играют на солнышке. Но я… Несколько лет тому назад со мной случилось что-то необыкновенное, вы знаете… и тогда у меня застыла кровь. Теперь она не хочет больше согреться; переход от холода в комнате к удушливому зною на дворе отражается на мне чрезвычайно сильно, почти болезненно. Чем старше становишься, тем охотнее предоставляешь молодежи то, что было когда-то приятно самому; единственное, от чего нам, пожилым людям, трудно отказаться, это ощущение телесного довольства; благодарю вас, что вы терпеливо переносите ради меня холод, так как мне он необходим. Какое у нас стоит невыносимо жаркое лето! Ты, Паула, родившаяся в Ливанских горах, имеешь понятие о зиме. Иногда мне хотелось бы лежать на слое снега! Холод приносит такое отрадное ощущение, так оживляет силы! Между тем вы избегаете того, что мне приятно. Юношеский пыл несовместим ни с чем охлаждающим.

Мукаукас разговорился, тогда как во время игры в шашки он ограничивался только отдельными словами. Орион почтительно выслушал его, но потом возразил, улыбаясь:

— Однако есть и молодые люди, которые любят выказывать ледяную холодность, Бог весть из-за каких причин!

При этом он взглянул на Паулу. Девушка гордо отвернулась от него, не говоря ни слова, и по ее прекрасному лицу скользнула тень досады.

V

Когда арабский купец был допущен к наместнику, его слуги внесли и разостлали перед Георгием кусок ковра. Великан масдакит хлопотал при этом больше всех. Однако вид рослого перса с курчавыми волосами подобными львиной гриве, с блестящими кинжалами и боевым топором за поясом до того напугал больного старика, что тот, не помня себя от страха, закричал:

— Вон!… Вон его, вон! Зачем здесь этот вооруженный человек?… Я не хочу смотреть ковер, пока он не уйдет из комнаты!

Руки мукаукаса дрожали, лицо помертвело, и купцу поневоле пришлось удалить верного Рустема, самого безобидного из людей. Тогда наместник мало-помалу пришел в себя. Несколько лет назад один высланный из Египта грек покушался на его жизнь, и с тех пор разбитый параличом Георгий был подвержен припадкам беспричинного страха. Оправившись от первого потрясения, он стал с восторгом рассматривать ковер, вокруг которого столпилась вся семья. Каждый говорил, что ему не случалось видеть ничего подобного, и бойкая Сусанна вздумала послать за дочерью и бывшими у нее гостями, чтобы они смогли полюбоваться драгоценной тканью. Однако было уже довольно поздно, а ее дом находился далеко от дворца мукаукаса, так что ей пришлось отказаться от своего намерения.

Георгий и Орион слышали раньше об этом дивном художественном произведении; оно было добыто победоносным арабским войском при завоевании персидского государства в «Белом замке», или царском дворце в столице Сасанидов [15]Медине. Первоначально замечательный ковер имел триста локтей [16]в длину и шестьдесят в ширину, но халиф Омар, сохранивший привычки проводника караванов в отношении жилища, одежды и пищи, не пожалел уникальную художественную работу и велел разрезать ковер на куски, чтобы наградить ими приближенных пророка. Сам халиф пренебрегал всякой роскошью.

По словам купца, привезенная им часть ковра досталась Али [17], зятю пророка. Гашим видел это дивное произведение искусства в целости в Мекке, где ковер висел на стене великолепной тронной залы, а позднее — в Медине, перед тем как его разрезали.

Присутствовавшие убедительно просили араба описать, каков был вид недостающей части ковра; между тем почтительный хозяин каравана стал проявлять беспокойство, поглядывая на свои босые ноги, стоявшие на сыром мозаичном полу вблизи фонтана. Обувь, по обычаю мусульман, была оставлена им в прихожей. Наместник заметил это и, подозвав невольника, шепнул ему несколько слов, пока Нефорис, Орион и Сусанна наперебой осаждали Гашима вопросами. Возвратившийся слуга по знаку своего господина разостлал перед арабом ковровую дорожку. Старик поспешил встать на нее своими загорелыми ногами. При этом в его обращении произошла неожиданная перемена. Он выпрямился с достоинством, которое удивило Георгия и его семью в заезжем купце, смиренно переступившем порог комнаты, многословно расхваливая свой товар. На его лице с печатью кроткого спокойствия в чертах выразилось удовольствие, а добрые глаза сверкнули влажным блеском, как у обрадованного ребенка. Гашим посмотрел на мукаукаса благодарным взглядом и почтительно склонился перед ним, прикладывая концы пальцев ко лбу, к губам и груди, что означало: «все мои думы, слова и чувства посвящены тебе». При этом купец сказал:

— Благодарю тебя, сын Менаса, твой великодушный поступок достоин мусульманина!

— Скажи лучше — христианина, — с жаром воскликнул Орион.

Однако его отец медленно покачал головой и с ударением произнес:

— Нет, только человека!