Невеста Нила

Наконец, монахиня привела двух невольников, но масдакит был уже укрощен; оставалось только наблюдать за ним, чтобы он не вскакивал с ложа и не метался. С трудом переводя дух, Филипп дал рабам необходимые инструкции, потом вынул из ящика склянку с лекарством. Заметив что багровые распухшие пальцы врача сильно дрожат, Паула взяла у него пузырек и сама смешала лекарство по его указанию. Потом добровольная сиделка бесстрашно подошла к Рустему и влила ему сквозь стиснутые зубы успокоительное питье. Капли тотчас подействовали на пациента. Некоторое время спустя Филипп мог без помехи обмыть и вновь перевязать его рану. Мандана тем временем проснулась от громкого рева масдакита и с ужасом озиралась по сторонам, спрашивая, нет ли здесь страшной, злой собаки. Пауле удалось, однако, уговорить ее. Молоденькая невольница так разумно отвечала на все вопросы, что сестра милосердия позвала врача, который тут же подтвердил предположение Паулы — болезнь персиянки приняла благополучный оборот. Мандана говорила грустным и жалобным тоном. Когда дамаскинка указала на это Филиппу, он заметил:

— Настоящий характер человека обнаруживается во время физических страданий. Безумная девушка, пожалуй, намеревалась убить Ориона в припадке бешенства, но теперь в ней выказывается ее природная кротость. Вот и силач-масдакит также честная душа — порукой тому служат мои помятые пальцы.

— Из чего ты выводишь такое заключение?

— Из того, что даже в припадке исступления он не царапался и не кусался, защищаясь, как следует порядочному человеку. Однако я забыл поблагодарить тебя за помощь. Если бы ты не подоспела вовремя с крепким шнурком, которым мы связали ему руки, то, может быть, наша борьба кончилась не так благополучно.

— Какие пустяки!… — с уверенностью возразила Паула. — Ты удивительно силен, Филипп. С тобой не всякий сладит!

— Неужели? — ласково сказал врач. — По крайней мере теперь ты имела случай убедиться, что твой защитник сумеет постоять за тебя. Однако мне не помешал бы небольшой отдых.

Дамаскинка подала ему свой собственный платок. Филипп поблагодарил и с трудом удержался от искушения припасть к нему губами, вытирая лицо, на котором проступали крупные капли пота.

— При такой помощнице все должно удаваться! — весело воскликнул молодой человек. — Но физическая сила еще не заслуга; всякий может стать сильным, если родился на свет со здоровой кровью и крепкими костями, упражнял свои мускулы, как делал я в детстве и в молодости, и кто не растратил здоровья беспорядочной жизнью. Однако мои руки не перестают дрожать. В зале осталось еще превосходное вино, принесенное нам к завтраку, оно превосходно подкрепит меня и снимет напряжение.

Филипп и Паула вышли в соседнюю комнату, где некоторые из ламп успели погаснуть. Девушка нашла вино; врач жадно осушил поданный ею кубок и снова наполнил его. Но не успел он пригубить вино во второй раз, как в комнате масдакита послышались голоса. Туда неожиданно явилась сама хозяйка дома.

Заботливая жена мукаукаса весь вечер не отходила от постели мужа, и даже рев больного перса не вызвал ее из спальни Георгия. Когда же слуги доложили ей о том, что происходит наверху, прибавив, что Паула по-прежнему остается при больных, Нефорис улучила удобную минуту и поднялась в верхний этаж. Почтенная матрона находила неприличным для молодой девушки проводить ночи среди такой необычной обстановки. Кроме того, жене наместника то и дело мерещилось, будто бы в их тихом доме слышен повсюду странный шум: в комнате больных, в спальне Ориона, который несмотря на поздний час ночи велел позвать к себе казначея Нилуса по возвращении домой. Жена мукаукаса испытывала безотчетную тревогу, тем более что этот несчастный день был обозначен в календаре в числе особенно зловещих.

Приказав преданному слуге дежурить при больном Георгии и захватив с собой ковчежец с мощами, в защиту от злых духов, Нефорис поднялась по лестнице. Быстрой, неслышной походкой вошла она в комнату больных и сделала строгий выговор сестре милосердия. При входе в залу ей бросился в глаза Филипп, подносивший к губам кубок с вином, и Паула, которая стояла против него с полураспущенными косами и в распоясанной одежде. Такая свобода обращения не могла быть терпима в благочестивом доме. Высказав это в довольно резких выражениях племяннице, Нефорис приказала ей идти спать. По словам матроны, после всего, случившегося вчера и сегодня, дамаскинке было бы приличнее оставаться в своей комнате, серьезно вдумываясь в собственные поступки, достойные строгого осуждения. Но вместо того, она разыгрывала сострадательную сестру милосердия, чтобы под предлогом ухода за больными беседовать с молодым человеком за чашей вина…

Паула молча слушала упреки, беспрестанно меняясь в лице… Когда же тетка сурово указала ей на дверь, девушка окинула Нефорис неприязненным взглядом и неожиданно для обвинительницы заявила: