— Не думаю, Линда, — качнув головой, ответил за Генриха отец. — Похоже, пророчество пифий все же сбылось.
Мать сверкнула глазами, но промолчала, и Генрих не смог понять, понравилось ей это или нет.
Пророчество, написанное на пергаменте, хранилось в кабинете у отца, в небольшой деревянной шкатулочке с резным верхом, украшенным мелкими алмазами. Отец же и взял пергамент в руки, развернул, зачитал:
— «Выберешь одну — получишь другую. Не спорь с богами — станет хуже. С ней станешь счастлив, если поумнеешь».
— И? — нахмурился Генрих. — Все пророчество? Три предложения, не связанных между собой? А если не «поумнею»? Может, проще развестись?
— И пойти против пророчества? — театрально подняла брови мать. — Сын, с пифиями не спорят.
— А если и спорят, долго не живут, — иронически добавил отец. — Когда ты познакомишь нас со своей молодой женой?
Ира сидела на невысоком табурете в небольшой, скудно обставленной комнатке без окон, освещаемой круглой люстрой под потолком, дула на горячий чай в фарфоровой чашке, плотоядно поглядывала на плюшки и варенье, расставленные на столике перед ней.
Домовой, Гришка, как он представился, заявив, что настоящее его имя нельзя знать никому, сидел на табурете напротив и горделиво поглядывал на Иру.
— У тебя тут уютно. Сам печешь? — кивнула Ира на вожделенные плюшки.
— Да щаз, — осклабился Гришка. — С кухни перенес. Они там и не заметят, а мне пропитание нужно.
Ира хмыкнула про себя: есть ворованное — отличное начало жизни в другом мире.
Туфли бы сброшены на пол, ноги — вытянуты. Платье все еще мешало, но Гришка пообещал переправить ее в комнату для слуг, когда закончат общение, так что с платьем можно было и потерпеть.
— Ну и как тут жить? — Ира обвела глазами помещение. — В моем мире, знаешь ли, не было ни домовых, ни магии, ни свихнувшихся оборотней.
— Дикий мир, — проворчал Гришка. — Как вы без домовых управляетесь-то?
— Как, как. Сами. Все сами. Ручками.
«Зато плюшки никто не таскает», — добавила про себя Ира, поколебалась секунду, но все же протянула руку за одной из плюшек.
— Дикий мир, — повторил явно впечатленный домовой.
— Слушай, а как тут с богами связаться? Ну, с местными? — плюшка оказалась сладкой, тесто буквально таяло на языке.
Гришка посмотрел на Иру так, как врач психбольницы смотрит на пациента, утверждающего, что он — единственный и настоящий Наполеон в этом здании.
— Боги там, — указал он пальцем в потолок, — мы — здесь.
— То есть никак, — «перевела» для себя Ира. — А как я пойму, зачем меня сюда перенесли? Причина должна же быть.
— Живи, — пожал худыми и острыми плечами Гришка. — Они сами тебе дадут понять, что им надо. Если захотят, конечно.
Отличная перспектива — ждать у моря погоды.
Ира вздохнула:
— Интересно, когда меня истерика накроет? Что? Что ты так смотришь? Замедленная у меня реакция. В детстве как-то утром от собаки котенка спасала, а перепугалась после обеда. Выла тогда я знатно.
В глазах Гришки появилось что-то, сильно смахивавшее на жалость.
— Бедный твой муж. И за что его боги так наказали, — выдал он.
Ира, проглотив последний кусок, только плечами пожала: это еще кто кого наказал. Псих ненормальный.
Знакомить родителей с женой Генрих желанием не горел. В самом деле, тут самому бы разобраться, что к чему. Куда еще и родителей? Потом пообщаются.
Но нет, что мать, что отец решительно заявили, что пообщаться с невесткой хотят прямо сейчас.
— Я понятия не имею, чем она может быть занята, — выдвинул последний аргумент Генрих. — Тем более, если она здесь из другого мира.
— Вот и проявим наше гостеприимство, — качнул головой отец. — Чего ты боишься, сын?
— Она не нашего круга, — буркнул припертый к стене Генрих. — У нее совершенно нет воспитания.
— Так даже интересно, — мягко улыбнулась мать. — Генрих, девочка сейчас, наверное, напугана, чувствует себя одинокой. Если ее появление — воля богов, то какого бы круга она ни была, мы обязаны повиноваться и принять ее.
Генрик в красках представил себе, как дражайшая супруга обзывает его родителей котами, и передернул плечами. Ни такта, ни воспитания. Подсунули же боги! За какие только прегрешения?!
Прогулка до комнаты невесты заняла недолгое время.
— Выбитая дверь? — изумился отец, посмотрев на то, что осталось после первого общения Генриха с женой. — Сын, ты не просто перекинулся, а еще и контроль потерял?
Генрих выругался, правда, про себя. Да эта… кого угодно доведет, и не только до выбитой двери! Вот где ее теперь искать?! Что ей в комнате не сиделось?!
— Ох сын, кто же так поступает с молодой женой, — укоризненно покачала головой мать.
«Из нее молодая, как из меня кот!», — огрызнулся мысленно Генрих. Сыновья почтительность не позволяла ему спорить с родителями по пустякам.
Зато он был твердо уверен, что молодой жену нельзя назвать даже с натяжкой. Уж больно много ехидства было в ее голосе. Молодые женщины так точно не говорят — опыта жизненного мало.
В коридоре за спиной послышались голоса.