Невеста по спецзаказу или Моя свекровь и другие животные

— Я спрашиваю, ясно ли?

— Да, матушка.

— Вот и чудесно… это я оставлю, — она протянула визор. — Загляни на их сайт, полистай анкеты. Возможно, тебе кто-нибудь приглянется. Только, дорогой, ты вот над чем подумай. Конечно, сейчас ты нервничаешь и перевозбужден… а это приведет к вспышке агрессии.

— Нет!

— Не перебивай маму! — мама дернула за шерсть. — И у тебя появится желание выкинуть что-нибудь этакое… глупое и шокирующее. Но учти, что жить с той, которую ты выберешь, придется тебе же…

Могла бы и не напоминать.

Матушка удалилась.

Солнце, зависнув на мгновенье над черным зевом расщелины, все ж нырнуло в нее, предпочтя разумный суицид неразумному противостоянию главе рода Тафано. И Нкрума остался в гордом одиночестве.

Или почти в одиночестве.

На столе тускло мерцал визор, и мерцание это вызывало смутное желание взять и опустить на экран что-нибудь тяжелое, к примеру, любимую матушкину вазу из полированного тельвизийского гранита.

Но Нкрума вздохнул.

Хватит.

Этак и вправду от рода отлучат, и все бы ничего, но… он когтем подвинул визор и, пользуясь редкой в доме минутой затишья, поскреб хвост. Зуд утих, но ненадолго. А экран вспыхнул, пошел рябью, которая разродилась россыпью золотых лепестков.

Заиграла нежная мелодия.

А вкрадчивый голос произнес:

— Мы устроим ваше личное счастье…

В это мгновенье песчаные блохи показались не самой большой бедой.

_______________

Несколькими часами позже.

Покои младшего брата выходили окнами на пустыню. Голую. Почти безжизненную. И свет трех лун окрашивал ее в бледно-серебристые тона. Где-то вдалеке скрипели песчаники, завлекая самок.

— Ты уверен? — Гарджо развалился на подоконнике.

И пустынный ветер, пропахший запахом почти спелой айтши — надо полагать ныне ночью братец, в очередной раз нарушив запрет, рискнет и совершит вылазку в Старый город — ерошил длинную темную гриву его.

— Я уже ни в чем не уверен.

А может, с ним пойти?

Когда-то Нкрума неплохо изучил пустынные тропы. Интересно, под старым камнем, который ветра то укрывали песками, то вновь раскапывали, все так же обретаются многоноги?

А гнездо остроголовых змей уцелело ли?

И если да, сколько в нем самок?

В самый последний свой визит Нкрума насчитал почти дюжину… редкий случай. Если повезет, получится стянуть пару-тройку кожистых яиц.

Матушка, помнится, в тот раз впервые голос повысила.

Змей она не любит.

— Ну да… — братец поскреб ухо.

Тоже блохи?

И хвост вон дернулся, мазнул кисточкой по ковру.

— И что ты предлагаешь?

Визор с раскрытой — и честно или почти честно заполненной — анкетой лежал рядом. Одно касание, и анкета уйдет, чтобы навсегда изменить жизнь Нкрума.

— Допустим… послушай маму.

— А сам?

— До меня еще не скоро очередь дойдет, — Гаджо был младшим в семье, а потому искренне полагал, что взрослеть ему вовсе не обязательно. И матушка по неизвестной прихоти поддерживала в нем эту уверенность.

Может, ждала, когда он притащит в дом змеиные яйца?

— Когда-то и я так думал, — вздохнул Нкрума, отодвигаясь от визора. — И не только я…

— Да ладно…

Братец проводил взглядом толстую бабочку-белянку, впорхнувшую в окно. Та заплясала, закружилась, роняя с крыльев белесую пыльцу.

И по комнате поплыл сладкий аромат переспелой джарвы.

Захотелось пить.

И на свободу.

На свободу больше…

— Что страшного в женитьбе? Всем рано или поздно приходится…

— Посмотрим, как ты запоешь, когда твоя очередь наступит.

— Не скоро, — младшенький оскалился. — Я не собираюсь совершать выдающихся деяний, а значит, хорошую партию мне не предложат. А без хорошей партии матушка настаивать не будет. Так что, братец, сам виноват… сидел бы на своей границе тихо, гулял бы свободным. Нет же, подвигов захотелось.

В чем-то он, баловень, был безусловно прав. Но вся натура Нкрума отказывалась эту правоту признавать.

— А вообще… выбери кого-нибудь. Если все равно, то просто закрой глаза и ткни пальцем…

— Нет.

— Почему?

Бабочка носилась вокруг лампы, ударяясь об абажур, и тогда рыхлая пыльца падала едва ли не комками, а в аромате проскальзывали гнилостные ноты.

— Потому… — Нкрума вздохнул. Как ему объяснить?

И не только ему.

Братец не желает понимать очевидного.

Брачный ошейник — это далеко не просто ритуальное украшение, которого рано или поздно удостаивается любой круон. Это ошейник и есть.

— Отец счастлив…

— Ему так приказано, — огрызнулся Нкрума. — Пусть бы только посмел не быть счастливым… посмотри на Джая…

— А что с Джаем?

— Ничего.

— Да успокойся ты. И объясни толком, — братец сел, и хвост его раздраженно щелкнул по подоконнику.

— Толком?

На визоре вспыхивали и гасли золотые лепестки.

И время от времени раздавался тот самый вкрадчивый голос с угрожающим обещанием обустройства личной жизни.

— Толком… раньше Джай делал, что считал нужным. А теперь — то, что полагает правильным его дорогая супруга. Маррет… его когда-то называли надеждой Шадара. И в итоге? Эта надежда надышаться на свою красавицу не способна, разве что туфельки в зубах за нею не носит… и то потому, что боится ткань попортить. Берго…

— Хватит, — младшенький махнул рукой. — Я понял. Ты боишься повторить их судьбу.

— Еще как.

Нкрума передернуло.