Невеста республиканца

— Подходят ли драгоценности к моему положению? — промолвила она печально. — Мне — и вдруг драгоценности! Между тем как отец мой, может быть, переходит из одной фермы в другую, выпрашивая кусок хлеба, чтобы не умереть с голоду, ночуя в риге или сарае, чтобы не мокнуть под дождем; между тем как я сама осуждена… Нет, пусть моя скромность скроет меня от всех глаз; подумайте, что меня могут узнать.

Напрасно Марсо упрашивал ее; она согласилась взять только красную искусственную розу, находившуюся среди драгоценностей.

Церкви были закрыты; браки совершались в мэрии. Церемония была кратка и печальна. Молодые девушки сожалели об алтарях, украшенных свечами и цветами, о балдахине над головами новобрачных, под которым слышался сдержанный смех поддерживавших его шаферов, о напутственном благословении священника, говорившего: «Идите, дети, с миром и будьте счастливы!»

У дверей мэрии новобрачных ожидала депутация судовщиков. Чин Марсо доставил его сестре эту честь. У одного из этих людей, фигура которого показалась ему знакомой, было два букета. Один он поднес новобрачной, затем, повернувшись к Бланш, пристально смотревшей на него, он подал ей другой.

— Тинги, где мой отец? — сказала, побледнев, Бланш.

— В Сен-Флоран, — отвечал судовщик. — Возьмите этот букет, внутри его находится письмо. Да здравствует король и да настанут лучшие времена, мадемуазель Бланш!

Бланш хотела остановить его, поговорить с ним, расспросить его, но он исчез. Марсо узнал проводника и невольно удивился отваге, ловкости и преданности этого крестьянина.

Бланш с тревогой прочитала письмо. Вандейцы терпели поражение за поражением; все население бежало, отступая перед пожарами и голодом. Конец письма был посвящен изъявлениям благодарности Марсо. Благодаря бдительности Тинги, маркиз знал обо всем. Бланш опечалилась; это письмо вернуло ее к ужасам войны; она сильнее обыкновенного прижалась к руке Марсо, она говорила с ним, ближе наклоняясь к нему, голосом более слабым, чем всегда. Но Марсо хотел бы видеть ее еще более печальной, ибо чем глубже была ее печаль, тем меньше внимания она обращала на окружающих; а я уже говорил, что в любви много эгоизма.

Во время церемонии в зал вошел какой-то посторонний, который, по его словам, должен был сообщить весьма важные новости. Сначала Марсо, занятый разговором с Бланш, не заметил его. Но, вдруг он почувствовал, как затрепетала ее рука; он поднял голову: против них стоял Дельмар.

С усмешкой на губах, не спуская пристального взора с Бланш, к ним медленно приближался представитель народа. У Марсо на лбу выступил холодный пот, он смотрел на подходившего Дельмара, как Дон Жуан на статую командора.

— У тебя есть брат, гражданка?

Бланш что-то пролепетала в ответ и чуть не упала на руки Марсо. Дельмар продолжал:

— Если моя память и твое сходство не обманывают меня, мы вместе завтракали в Шоле. Почему это с той поры я не видел его в рядах республиканской армии?

Бланш чувствовала, что силы покидают ее; острый взор Дельмара следил за все увеличивающимся смущением Бланш, и она готова была упасть под его взглядом, когда он отвернулся к Марсо.

При виде его задрожал в свою очередь и Марсо. Молодой генерал судорожно сжимал эфес своей шпаги. Лицо представителя народа сейчас же приняло свое обычное выражение; казалось, он совсем забыл, о чем только что разговаривал, и, взяв Марсо под руку, он отвел его в оконную нишу, стал рассуждать с ним о существующем положении вещей в Вандее и сообщил ему, что он приехал в Нант, чтобы условиться с Каррье о новых мерах репрессий, необходимых ввиду не прекращающейся смуты. Он сказал также, что генерал Дюма был отозван в Париж, затем, оставив его, он с улыбкой и поклоном прошел мимо кресла, на которое упала Бланш, когда ее оставил Марсо.

Два часа спустя Марсо получил приказ немедленно присоединиться к восточной армии и вступить там в командование своей бригадой.

Этот неожиданный и внезапный приказ удивил его; он не без основания думал, что между этим приказом и только что происшедшею сценой существовала какая-то связь, так как срок его отпуска кончался только через пятнадцать дней. Он побежал к Дельмару, чтобы добиться у него разъяснений, но после свидания с Каррье Дельмар тотчас же уехал.

Надо было повиноваться, колебаться — значит потерять все. В эту эпоху генералы были подчинены власти представителей народа, посланных конвентом, и, если их неопытность была причиною нескольких неудач, то немало побед было одержано только благодаря альтернативе, которая стояла перед военачальниками: победить или сложить свою голову на эшафоте.