Невеста рока. Книга вторая

Казалось, теперь, когда он собирался вскоре жениться на другой, для его злобы было весьма мало причин. Ведь он навсегда расстался с Флер, и у него появилась новая прихоть: Джорджиана Поллендайн, миловидный ребенок, причем с великолепным приданым. Однако ее детское глупое восхищение им доставляло ему мало удовольствия. Она будет послушной женой и, безусловно, родит ему здорового ребенка. Однако в Джорджиане не было ничего, что вызывало бы в нем безумную, ослепляющую страсть, которая охватывала все его существо при виде Флер. Флер с фиалками в золотисто-рыжих волосах, с ее ошеломляющей девственно непорочной красотой… Даже теперь, в эти промозглые февральские дни, он ощущал невероятный гнев от сознания того, что она никогда по-настоящему не принадлежала ему. Он может убить Певерила, и он убьет его.

Барон небрежно спросил молодого человека:

— Ну, так что вы выбираете? Шпаги или пистолеты?

Художник, совсем не разбирающийся в видах оружия, сделал над собой доблестное усилие и бесстрастным тоном ответил:

— Мне доставило бы огромное удовольствие пронзить ваше горло шпагой, милорд.

— Ох, болван! — воскликнул барон, задрожав от ярости, вызванной черными демонами его воспоминаний. — Вам осталось жить не более нескольких часов. А ты… — Он круто повернулся к валлийцу. — Запри его в башне. Пусть останется там до шести утра.

Певерил попытался возразить, но барон, схватив со стола канделябр, повернулся к художнику спиной и стал подниматься наверх.

— Пошли со мной, — грубо обратился Айвор к Певерилу.

Молодой художник последовал за слугой.

И вот он вновь поднимался по этой так хорошо знакомой ему узкой винтовой лестнице. Валлиец следовал сзади, освещая дорогу факелом. Никто не входил в эту мрачную башню с тех пор, как Флер с Певерилом покинули Кадлингтон. Повсюду лежал толстый слой пыли. Сама студия выглядела угрюмой и заброшенной, когда молодой художник вошел в нее. Непроницаемая от пыли паутина свисала с грязных перекрытий, закрывая узкие окна. В центре помещения по-прежнему стоял мольберт Певерила. На полу в беспорядке валялись несколько холстов, изъеденных крысами. И даже когда Айвор открыл дверь, несколько мерзких тварей с пронзительным писком разбежались по деревянному полу. Марш смотрел на все это, содрогаясь от отвращения. Он ненавидел крыс. Тут валлиец проговорил:

— Некрасиво, правда? Но вполне сносно для вас, мой нежный художничек. Вам осталось жить всего несколько часов, и за это время вы можете о многом поразмышлять. Спокойной ночи… или лучше сказать: доброе утро! — С насмешливым поклоном он удалился, закрыв за собой дверь и повернув в замке ключ.

Факел Айвор унес с собой.

Несколько минут Певерил стоял в темноте, пока его глаза не привыкли к ней. Ему было крайне неприятно находиться в этой заплесневелой промерзшей комнате, где по углам повизгивали и шуршали крысы. Эта обстановка угнетала его, и вся его стойкость мгновенно исчезла. «Боже, — подумал он, — так вот как я проведу свои последние часы… если они станут последними». Зная студию как свои пять пальцев, впотьмах он подошел к окну и распахнул его. Воздух, ворвавшийся в студию, был пронзительно морозен, но свеж, и Певерил с благодарностью вдыхал его, ведь студия длительное время была заперта и провоняла плесенью. Марш не мог заставить себя лечь на кровать, загаженную крысами. Поэтому он стоял у окна и пристально рассматривал вид, который прежде наполнял его радостью и вдохновением, а теперь поверг в невыносимую печаль. Медленно, но уверенно ночь превращалась в утро — рассвет уже зажег своим тусклым мерцающим светом восточную сторону неба. Скоро он, Певерил, спустится вниз, отправится на встречу со своим противником, и состоится первая и, безусловно, последняя дуэль в его жизни.

Как бело и спокойно все вокруг. Над окрестностью поднимались прозрачные морозные дымки, туман струился над бесконечными лесами, отчего долина Эйлсбери словно тонула во мраке. Наконец, окончательно привыкнув к темноте, художник обратил свой взор на стул с высокой спинкой, по-прежнему находившийся в студии. Флер так часто сидела на нем. Да, стул все еще был здесь. И Певерил словно наяву видел любимую во всей ее изысканной красоте; он ощущал плотный бархат ее белого платья, чувствовал аромат, исходивший от ее волос, когда, прежде чем начать писать ее портрет, он поправлял упрямо выбившуюся прядку. Он вспоминал о ее горе, об ужасающем наказании, на которое обрек ее барон именно в то время, когда она больше всего нуждалась в заботе и ласке.

Марш надеялся, что, став мужем Флер, он окружит ее любовью и заботой, каких она не знала в замужестве с бароном. Теперь же наверняка этого не будет. Разумеется, он сделает все, что сможет, там, внизу, за южной стеной, однако даже Сен-Шевиот превосходно понимал, что это будет нечестный поединок.

Певерил опустился на колени и сжал руками горячий лоб.

— О Флер, возлюбленная моя, как невыносимо покидать тебя теперь, — прошептал он.