Сдвинув головы, они принялись шептаться, но Шинид не могла сосредоточиться на разговоре. Если у них есть что сказать ей, они скажут. Так было всегда. Родители сами виноваты в том, что она вечно все выпаливала начистоту. Шинид задумчиво водила пальцем по замерзшему стеклу. Через оттаявшую часть теперь можно было видеть задний двор. Сад спал под снегом. Как бы ей хотелось вернуть лето, заставить сад зазеленеть вновь!.. Но это чудо было ей не под силу, как не под силу было изгнать из своей жизни короля. Вздохнув, она коснулась серебряной цепи, намотанной на кисть и потерявшей свой блеск за долгие годы. Ей вспомнился день, когда мать лишила ее силы творить чудеса. Несколько лет она не могла сотворить даже самое маленькое чудо: она и цветок не могла заставить зацвести. Вначале она чувствовала себя так, будто ее обманули и предали, затем привыкла, узнав правду о чистом волшебстве и о той великой силе, которую ей однажды суждено обрести. Она думала о том, что сила творить чудеса — великий дар, и мать ее была совершенно права тогда, отняв у неразумной девчонки эту власть. Слишком она в ту пору была импульсивной. И пусть сейчас Шинид стала мудрее и осторожнее, чем раньше, она продолжала носить цепь как напоминание о том, что колдовством злоупотреблять нельзя.
Да, заблуждения и сердечные неудачи закаляют человека и даруют ему мудрость. И все же когда власть творить вернулась к ней, Шинид показалось, что эта сила взорвет ее изнутри. Она едва не пожалела о годах безвластия над стихиями, о тех годах, когда ее не терзали вещие сны, тогда дружбы с ней и ее любви искали не за то, что она волшебница, а просто потому, что она Шинид.
Сердце ее заныло, но к чему жалеть себя? Она давно решила, что ей нет дела до тех мужчин, что желали ее ради дарованной ей силы творить чудеса, а не ради нее самой.
Но она лгала себе. Ибо в глубине души, в тех потаенных уголках, где жила память о Коннале прежнем, о том мальчике, в которого она была влюблена, она желала большего. Отчаянно желала. И была рада тому, что до сих пор не обладала над ним властью. Не могла околдовать его. Не потому, что опасалась, как бы не причинить ему зла. Вроде того, что в гневе сотворила она над юношей, который, как ей тогда казалось, был ей другом.
То было просто детское увлечение. Тогда он рисовался ей национальным героем. В свои неполные пять лет она воспринимала мир как череду приключений, а существа, населявшие этот мир, легко повиновались ее колдовской воле. Она превратила жизнь матери в кошмар, отец не знал с ней покоя, а Коннал по ее воле стал козлом.
Ну, не совсем козлом. Только наполовину.
Тогда она нарушила первую заповедь своей касты — никому не причинять вреда. В тот самый момент, в тот миг, когда осуществилось превращение, она не испытала торжества, разве что на долю секунды. Ее охватил стыд. И уже не имело значения, что она была мала и несовершенна в своем мастерстве. Обратное превращение оказалось очень болезненным.
Он так и не простил ее. И с тех пор он перестал ей доверять.
С этого дня он избегал ее, делал все возможное, чтобы отвадить от себя, порой прибегая даже к жестокости. Но только достигнув девятилетнего возраста, она заставила себя не прислушиваться к голосу сердца.
Шинид смотрела на цепь. Коннал не знал и не узнает о том, что она все еще не может испытать на нем силу своего колдовства. Мать вернула ей силу и власть над предметами и людьми, но за одним исключением: Коннал был вне ее досягаемости. Возможно, мать сделала это из опасения, как бы ее дочь не натворила беды, пока он жил рядом. Когда он отправился в странствия, она забыла о нем. И о том, что ее волшебство над ним не властно. Он много раз обижал ее, заставлял плакать, и Шинид теперь уже сама сумела бы снять заклятие матери: магия ее окрепла достаточно, чтобы сделать это, но поступить так значило бы предать своих родителей. А этого Шинид допустить не могла.
— Шинид, ты не слушаешь.
— Да, отец, — с обезоруживающей улыбкой ответила она — Я не слушаю. Да и обсуждать тут особенно нечего.
Фиона смотрела на дочь с сочувствием.
— Хотела бы я, чтобы это было не так, но ведь мы говорим о твоем будущем, дочка.
— Таким мое будущее представляется королю, но не мне.
Фиона подошла к Шинид, обняла и подвела ее к камину. Взмахом руки Фиона заставила языки пламени с ревом взмыть вверх. Шинид села в кресло, которое освободил для нее отец. Родители стоя смотрели на дочь, и когда Шинид захотела встать, отец жестом остановил ее.
Шинид посмотрела на отца, потом на мать.