— Что за вести они тебе принесли?
— Ты сам можешь узнать, если захочешь. Коннал помрачнел.
— Я так не умею.
Птичка вспорхнула с его ладони и улетела в чащу. Коннал развернул коня и поехал вперед.
Шинид попрощалась с ними, и птицы устремились в лес. Кое у кого в клюве были тонкие прядки, выщипанные из ее шевелюры.
— Почему ты не пользуешься даром, который мы унаследовали?
— Я не хочу им пользоваться.
— Тогда это не дар, а проклятие.
— Именно так.
— Дурак!..
Он посмотрел ей в глаза и увидел, что они блестят от слез, будто то, что он не желал применять свой волшебный дар, больно ранило ее.
— Этот дар дан тебе не просто так, рыцарь. Он дан тебе не для того, чтобы ты извлекал из него выгоду, а чтобы ты мог помогать другим.
Он лишь презрительно хмыкнул, и Шинид вдруг очень захотелось узнать, как он относится к ее волшебству. Он не сможет принять ее такой, какая она есть, пока не смирится с наличием дара у самого себя и не начнет им пользоваться. Этим даром были отмечены все в его семье, и прятать его под личиной искушенного англичанина — значит, предавать самого себя. Разрывать себе сердце. Сколько боли, наверное, причиняет ему постоянная борьба с собой, со своей природой! Но и она страдала не меньше, наблюдая за ним. Она не понимала, почему он с таким отчаянным упорством отвергает то, что дано ему от рождения.
— Тебе не приходило в голову, что иногда не принимать труднее, чем принять?
— А тебе, Шинид, никогда не приходило в голову, что я не хочу этого… дара?
Он мрачно обвел взглядом лес, и чувство, которое он испытывал лишь в детстве, вновь охватило его. Странная дрожь пробежала по членам. Животный страх. Страх перед человеком, пришедшим в лес на охоту, за пищей.
— Я не могу его принять.
Он пришпорил коня, но ширина дороги позволяла двум всадникам ехать вместе, и она поравнялась с ним.
— Почему? Объясни мне. Я пойму. Он впился в нее взглядом.
— Ты хочешь знать? Я много сил приложил, чтобы завоевать доверие Ричарда. Будучи чем-то средним между человеком и зверем, я едва ли бы справился с этой задачей.
Шинид отшатнулась, словно ее ударили по лицу. Но она и не такое слышала в своей жизни.
— Из-за этого ты и решил задушить свой дар? — Чтобы избежать неизбежного — страха в глазах окружающих. Чтобы не прослыть меченным дьяволом, как она сама.
— Именно так. И покуда я не вернулся в Ирландию, мне великолепно жилось и без этого дара.
Вместо того чтобы рассердиться, она понимающе улыбнулась:
— Да, в нашей земле есть что-то такое. Все колдовство идет от нее.
Он усмехнулся:
— Скорее уж от тебя.
— От меня? У меня совсем другой дар, не такой, как у тебя. Почему ты говоришь так?
— Потому что рядом с тобой я все чувствую слишком остро, и вообще не могу мыслить ясно, когда во мне бушуют противоречивые чувства. — Он не станет признаваться ей в том, что пребывает в странном смятении, что в ее присутствии с трудом держит себя в руках. Что он вообще с трудом заставляет себя делать то, что должен, вместо того чтобы делать то, что ему хочется. А хотелось ему только одного: схватить ее в охапку и потащить в постель.
— Это всего лишь похоть.
В глазах его тлел огонь желания. Тело его отчетливо помнило тепло ее распростертого вдоль его спины тела, тепло ее ладони внизу живота. Он до сих пор был тверд там, где она к нему прикоснулась ночью.
— Возможно. Но я знаю, что испытываешь ты.
Она вспыхнула, испугавшись, что этот румянец столь же красноречив, как его взгляд. Но сердце ее могло сказать даже больше.
— Я говорю то, что думаю, рыцарь, и не более того. Хотя, пожалуй, мне стоит подумать, как своим волшебством оградить себя и не позволить тебе читать мои мысли. Не всякой женщине понравится, если мужчина будет читать в ее душе, словно в открытой книге.
— Да нет, не в этом суть. — Коннал не мог подобрать слов и в своем стремлении найти нужные открылся больше, чем ему хотелось. — Суть в том, что таится в сердце.
Она подняла на него глаза, терпеливо ожидая продолжения, и он почувствовал, как душа его устремилась ей навстречу. «Черт бы все побрал», — подумал он, схватив ее за руку. Глаза ее излучали свет. Она была необыкновенно красива сейчас.
— Вот теперь я чувствую, что сердце твое бьется чаще. Пульс ее стал втрое чаще от этой его улыбки — улыбки, полной мужской самоуверенности.
— А прошлой ночью я ощущал твою муку так, будто влез в твою кожу.
— Но тогда почему ты отказываешься от дара? Мальчиком ты умел понимать животных, и с годами твой дар стал лишь сильнее. Теперь ты способен на большее.
Он нахмурился, понимая, что она права, и боялся растерять то, что выковывал в себе долгие годы.
— Неужели ты не понимаешь, что я потеряю все, если кто-то об этом узнает? — Голос его охрип от злости. Но злился он на себя, не на нее. — Что будет со мной и с Ирландией, если Ричард лишит меня своего покровительства, лишит той власти, какой я наделен сейчас?