Невеста с Бесовского места

Гости также ожидались, но общаться с ними предполагалось самим домочадцам: даже в такой день дед не планировал покидать свою благоустроенную келью. Подозреваю, что и сами гости интересовали выжившего из ума эгоиста только с точки зрения подношений, которые они могли ему преподнести. Жадность в этом семействе была наследственной.

От этой новости меня слегка покоробило: как-никак старик только что потерял единственного сына. Впрочем, я уже начинала привыкать к тому, что в этой семейке каждый думает только о себе, а ненависть является взаимной и всеобъемлющей.

Список гостей и распоряжений по поводу юбилея впечатлял, так как занимал пять страниц, исписанных убористым почерком – компьютерную технику вкупе с принтером чудаковатый старик не уважал, – вездесущей сиделки Елены Николаевны. Нетрудно догадаться, что очередная причуда старика не вызвала в родных энтузиазма, а когда обнаружилось, что я исчезла в неизвестном направлении, то весь гнев обрушился на меня. Естественно, это было несправедливо, но кого это волновало? Мне пришлось выслушать гневную отповедь от всех троих дам по очереди. Только после этого удалось вставить слово и напомнить, наконец, что мои обязанности закончились в тот день, когда хозяин дома, решив жениться, отдал богу душу. Это напоминание никого не смутило, от меня потребовали «продолжения банкета», попутно воззвав к совести, благодарности и чувству гражданского долга. Совесть, благодарность и долг остались глухи к воззваниям, но мне хотелось разобраться в этой истории до конца, а сделать это легче всего было, оставаясь до поры до времени в доме.

В итоге все остались довольны: хозяйки тем, что заполучили кухарку на неопределенный срок, а я – возможностью смотреть, слушать и анализировать.

Невооруженным глазом было заметно, что отношения между тремя женщинами напряженные, они старательно игнорировали друг друга и вели себя так, словно подозревали друг друга во всех грехах. К обеду спустилась только Татьяна, остальные потребовали еду в свои комнаты, чем заслужили явное неодобрение Люси.

Домыв посуду, я поднялась в свою каморку, но по пути заметила, что дверь в Наташину комнату приоткрыта. На мгновение сердце у меня екнуло, но внутри оказалась все та же Люся.

– Вот, велели прибраться к Наташиному приезду, – сообщила она, старательно освобождая кровать от постельного белья.

– Когда она приезжает?

– Послезавтра. К дедову дню рождения.

– Что ж так поздно? Я еще утром попросила Аллу подготовить девочку к отъезду, сразу после того, как сказала ее матери о том, что малышка гостила у моей подруги.

– Ну и что, что сказала? Кому она нужна? – пожала Люся плечами. – Для этих уродов девчонка – лишние хлопоты, они ж кроме себя никого вокруг не видят. Если б не дед – сослали бы малявку в какой-нибудь пансион с глаз долой.

Я промолчала, хотя сама давно пришла к такому же выводу. Наташу в семье не любили. Не за что-то. Просто потому, что в этой странной семье понятия не имели о таких простых человеческих чувствах. Поэтому, имея все, что можно купить за деньги, Наташа была гораздо несчастнее самой обыкновенной девочки из спального района. И гораздо более одинокой.

Люся тем временем сгребла в кучу постельное белье и поволокла его к выходу, задев по пути альбом для рисования, лежащий на тумбочке. Тот с грохотом обрушился на пол, рисунки разлетелись по всей комнате.

– Вот зараза! – домработница в сердцах швырнула свою ношу.

– Давай помогу. – Ползая по полу и собирая акварели, я наткнулась на знакомый рисунок Сони. – Узнаешь? – Я издали показала рисунок Люсе.

– Господи, страсти-то какие. Больная девка на всю голову. Куда мать смотрит? – Люся суетливо отвела глаза и с преувеличенным старанием полезла под шкаф за улетевшим туда альбомным листом.

– Люсь, ты чего темнишь-то? – спросила я напрямик. – Это ведь Соня, ваша бывшая кухарка, верно? Может, теперь ты мне скажешь, что с ней случилось? Она ведь умерла?

Люся села прямо на пол и горестно вздохнула, ухватив себя за рот пятерней, потом покачала головой.

– Ну, чего тебе неймется? – спросила она жалобно. – Зачем тебе знать про Соньку? Ты ж с ней даже не знакома.

– А тебе самой не интересно? – я не скрывала удивления. – Сначала с девушкой случилось несчастье, – оно ведь случилось, да? – потом с Игорем Владимировичем. Кто следующий? И почему Наташа все это рисует?

– В том-то и беда. Рисунки эти… Наташка Соньку нарисовала еще до того, как все случилось. То есть она еще жива-здорова была. – Люся пересела на разобранную кровать, чтобы хоть как-то протянуть время. Было видно, что говорить ей об этом не хочется, но молчать она больше не собиралась. – Нарисовала, значит, она этот ужас, а бабка нашла. Розалия Львовна то есть. Крику было! То есть она, конечно, пыталась разобраться по-тихому, полчаса в комнате шипела, как гадюка под корягой. Слов я не слышала, но Наташа потом до вечера зареванная ходила.

– А почему разбираться в этом стала не мать, а бабушка?

– Так матери только и делов, что за мужем следить, да хвостом крутить. Зачем ей ребенок?