Невеста Сфинкса

– Ну, наконец-то! – воскликнул Лавр с деланым облегчением. – Слово сказано, и это слово – убийца! И убийца Пети – это я! Только объясните, объясните мне, недогадливому, зачем, зачем мне это понадобилось? – Он обхватил руками свою лысую голову и сильно сдавил ее. У него оказались очень красивые, длинные тонкие пальцы. Сердюков усмехнулся.

– Послушайте, если бы я обладал вашими талантами фотографического художника, я бы тотчас же запечатлел вас в этой чрезвычайно выразительной позе.

– Вольно вам насмехаться! Но ведь я действительно не могу понять, как получился этот снимок!

– Хорошо, допустим, вы не понимаете, как он получился. Но когда вы его обнаружили, что фотографировали до этого и где?

– Где? – спросил сам себя Лавр. – Где? – подумал, нахмурил лоб, который сложился неглубокими еще складками. – Где!

Он поднял палец, и лицо его на миг прояснилось.

– Я фотографировал Петьку, то есть Петра, в пустыне, в Египте. Недалеко от пирамид. Там же я сделал снимок Серафимы Львовны. А потом полез в саму пирамиду, полагая запечатлеть там неведомый мир фараонов. Да только помнится, что толком мне ничего снять там не удалось, освещения не хватило. Да, да, я припоминаю, что именно в такой последовательности все и было. Уже позже, в Петербурге, я стал проявлять и обнаружил эти снимки. Да так испугался, что не мог сообразить, стоит ли их показывать кому-либо. Но они будоражили мой ум, я не могу понять, как они получились, что это значит. Ведь я не видел перед собой подобной картины! И представьте мой ужас, когда я увидел умирающего Петю, покрытого точь-в-точь такими же язвами, как на фотографии, почти через год после того, как я сделал этот снимок! Я совершенно растерялся. Что же получается, будто я накликал на него эту напасть своими фотографиями! Но что же тогда значит милая и прекрасная Серафима, закопанная по самую голову в песок? Когда я думаю об этом, то холодею от ужаса.

– Послушайте, сударь! Оставим в стороне мистику. Опыт подсказывает мне, что любую мистику можно объяснить вполне реалистическим образом. Вы осматривали свой фотоаппарат, вы проверяли его?

– Да, разумеется, первым делом я осмотрел аппарат. Качественная вещь, сделан в мастерской господина Карпова, впрочем, вероятно, это имя вам мало что говорит. Изволите видеть, у меня прекрасные аппараты. – Когтищев сделал широкий жест в сторону своих сокровищ. – Апостоли, торговый дом Стеффен. Вот, взгляните, это именно тот, что побывал со мной в пирамиде. – Лавр указал следователю на один из аппаратов в своей мастерской. Тот лишь кивнул в ответ, мол, успеется. – Осмотрел я и пластинки, да все понапрасну, не обнаружил ничего странного.

– Значит, если я правильно понял, эти два кадра вами сделаны были до того, как вы посетили внутренность пирамиды. Кадры внутри пирамиды не получились, а последующие оказались самыми обычными и приличного качества.

– Именно так все и было, – уныло подтвердил фотограф.

– Тогда, следуя вашей логике, внутри пирамиды произошло нечто, что совершенно изменило изображение, верно?

Лавр обреченно кивнул.

– Изображение приняло странный, провидческий характер, не так ли? – Следователь подбирался к жертве, как кот к мыши. – Изображение изменилось, оно нарисовало будущее молодого Соболева, как если бы вы этого хотели. Оно неким таинственным образом отобразило ваши черные мысли относительного кузена. Осталось понять, что вы тогда думали о прекрасной и так нежно любимой тетушке?

Глава 9

Явление золовки недаром отозвалось в душе молодой госпожи Соболевой тяжелым чувством. Новый человек в доме всегда обуза для хозяйки, особенно если он чужой. А то, что новоявленная родственница, хоть и родная сестра мужа, а все же совершенно чужой человек, было ясно совершенно с первого мига ее пребывания в доме брата. Ведь недаром же Викентий Илларионович долгие годы не поддерживал с сестрой почти никаких отношений.

Гостье отвели комнату, где она расположилась с давно забытым комфортом. Пришлось пройтись по лавкам и магазинам, обновить гардероб, чтобы родная сестра самого профессора Соболева не выглядела чучелом. Приглашенный парикмахер изрядно потрудился над ее волосами. Теперь можно было без смущения явить миру забытую родственницу. Поначалу Василиса все время проводила в лазарете пансиона, а когда сын пошел на поправку, перевезла его на квартиру Соболевых и неотлучно находилась при нем. Мальчик скоро поправился и заметно повеселел. К тому времени его мать совершено освоилась в новом мире. Теперь надобно было устроить все так, чтобы сделаться нужной брату, чтобы он не отослал ее обратно в ненавистную провинциальную глушь к опостылевшему супругу.

– Любезный братец, бедная Серафимушка так устает с мальчиком, так устает! Уж на ней и лица нет! Позволь мне помогать ей по хозяйству, она ведь такая молоденькая, слабенькая! В доме столько дел! И кухарке приказать, и провизию выбрать, и прислугу приструнить, да мало ли чего! А я тут как тут!