Невеста Сфинкса

Лавр медленно, со вкусом втянул в себя дым сигары. Сизые круги плавно поднимались вверх и таяли, таяли, таяли. Просторное помещение студии постепенно наполнялось ароматом дорогого табака. Но среди этого привычного запаха подвижные, нервные, как у лошади, ноздри Лавра еще продолжали чувствовать еще один аромат – божественный, всепроникающий. Он жадно вдохнул воздух, стремясь глотнуть как можно больше ускользающего аромата, и закашлялся. И тут ему стало радостно и тревожно одновременно. Такое чувство постигает юных озорников, когда они нашкодят, им весело от содеянного, они гордятся своей выходкой, своим дурачеством, да одновременно боятся розог. Так и Лавр. Ведь Зоя Федоровна только что покинула его обиталище, только что сама богиня соизволила посетить его. А аромат ее духов, едва уловимый запах ее нежного тела, ее чудесных непослушных прядей, все это еще витало в воздухе и сводило Лавра с ума. Вся его чувственность, все естество здорового и сильного животного воспрянуло и готово было преследовать добычу. Но, увы, нельзя нарушать приличий, нельзя идти поперек воли дяди, желания семьи. Ведь Зоя отдана Пете, дядя сам просил руки девушки и сам же их благословил. Как всегда, опять все Петьке. Ни за что, в буквальном смысле за красивые глаза. А что его, Лавра, глаза разве не красивые? Посмотрим. Где у нас зерцало? Очень даже красивые, нет, не то, красивые – это слишком просто, пошло. Глаза загадочные, выразительные, манящие, зовущие. Обещающие… э… одним словом, много чего обещающие… Это глаза человека, который уже кое-что смыслит в науке любви. А что этот олух Петька?

Лавр невольно вспомнил, как тайно водил юного родственника в публичный дом и что из этого вышло. Конфуз, анекдот!

А Зое надобен иной мужчина. Именно такой, как Лавр. Они родственные души. Точнее, тела. Это Лавр ощутил сразу, особенно когда нес ее на руках, мокрую, беспомощную, в прозрачном от воды платье. Глупышка, зачем ты выбрала этого дурачка, этого младенца в сюртуке и шляпе? Что вы будете делать вдвоем? Петь песенки и хлопать в ладошки? И это при том, о Зоя, что сделай ты только одно движение – и тебе откроются объятия, полные страсти.

Впрочем, в последнее время между нареченными, кажется, наметился разлад. В доме дяди о свадьбе сына ни слова, Петя все время ходит нахохленный и несчастный. Зою и ее братца-героя давно что-то не видно у Соболевых. Так не ведут себя, если венчание на носу. Стало быть, что-то случилось, но что? У Пети не спросишь. У него самого вопрос на физиономии нарисован. А дядю спрашивать боязно. Оскорбится, скажет, как можно, драгоценная тетенька больна! Да мы-то знаем, что дело не в болезни. Тут нечто иное просматривается. Эх, кабы разладилось, да сладилось бы по-иному, по его, Когтищева, плану…

От волнения, от сладострастных картин, которые тотчас же завладели его живым воображением, Когтищев заерзал на кушетке, на которой возлежал, а после и вовсе подскочил. Вот нынче, как чудесно получилось. Будто случайно Зоя оказалась тут, одна, без Аристова, без Пети, без горничной. Только Лавр и она. Тростиночка, мотылек, фея! Теперь у Когтищева будет целая россыпь бриллиантов, чудных, изумительных фотографий Зои. Ведь он припадал к объективу аппарата с таким чувством, словно от вспышки зависела вся его дальнейшая судьба. Впрочем, как знать, может, оно и так?

Два дня назад Лавр, как обычно, зашел к Соболевым, по старой домашней традиции, к обеду. Правда, в последнее время эти унылые застолья совсем не способствовали пищеварению. Но в этот день уже ни о каком обеде не было и речи, вместо него на закуску подали домашнюю трагедию. Племянника проводили в кабинет профессора, где тот застал дядю и кузена в совершеннейшем расстройстве. Не обращая внимания на Лавра, Петя продолжал рассказывать о том, как они повздорили с Зоей Федоровной. Накануне Петя пригласил девушку на каток. Но как только они встретились, Петя понял, что нынче серьезного разговора не избежать. Слишком решительным и строгим казался ее взор. Так и вышло. Зоя начала пенять жениху за его слабохарактерность, за то, что он не в состоянии проявить волю и бороться за их счастье. Петя принялся было рассказывать о разговоре с отцом, да вышло еще хуже. Зоя уже не слушала его, обвиняя в предательстве, в отступничестве от нежной клятвы. Этого несправедливого обвинения Петя вынести не мог и от отчаяния позволил себе непростительные сомнения в том, что сам господин Аристов, вероятно, не слишком заинтересован в их браке. Следом посыпались обвинения на бедную матушку, которая невесть с чего невзлюбила бедную Зою и теперь задумала расстроить помолвку.

Коньки были брошены в снег. В лицо брошены ужасные, несправедливые обвинения. Петя возопил, Зоя зарыдала и даже стукнула его маленьким кулачком в грудь. Вышла безобразная сцена, о которой даже говорить невозможно, жить невозможно, осталось одно – застрелиться!