И шел будто вечность. Не летел. Каждую травинку в поле считал, между сердцем и долгом в стожки складывал.
А она смолчала. Только губы едва дрогнули. Вечером вместе с солнцем проводила. Сама к камню священному, в горы, куда и смельчаки не сунутся, отправилась.
Смотрели духи рогатые на сердце открытое и глаза лишь одним горящие.
Будь по-твоему, женщина.
Бежала-летела. Но не рад шаман известию. Всё знамения на небе высматривает.
Разве сын – не добрый знак? – не спросила.
Под красной луной ребенок родился. Духи дали, духи взяли. В ровдугу младенца завернул, взглянуть даже не позволил. Не ищи, не зови, смирись.
Духи дали, духи взяли. Отняли! Медведицей взревела зло, выла в горе по-волчьи. Плата слишком высока оказалась.
– Но где твоя воля, шаман? – усмехнулась криво.
Не узнал её. Отшатнулся.
Не узнала его. Прогнала.
Смотрели духи, головами рогатыми качали. По парам приходят люди в мир. Чтоб если один оступился, другой руку подал. А коли руки не дать, в пропасть оба падают.
Разве что потом – на рассвете, помогая друг другу, поднимутся. И рука об руку в вечность.
«Прошли испытание», – зашепчутся духи…
Глава 9. Дерево
Вздрогнула земля под сапогом тяжелым.
Железные воины идут.
Полетела скорбь во все стороны: хан джунгарский рубит род шаманов, да на корню.
Брось, шаман, бубен.
Отпусти коршуна.
Корни сам обруби.
Глядишь и пройдет стороной туча. Минует лихая доля. Отведет стрелы джунгарские.
Брось бубен.
Отпусти коршуна.
Корни дотла сожги.
Нету шамана – нет беды.
Нету шамана, лишь человек. А какой с человека спрос? Прожил свой век, да травой пророс.
Брось,
Отпусти,
Сожги!
Брось,
Отпусти,
Сожги!
Брось,
Отпусти,
Сожги!
Нету шамана – нет беды…
Встал как вкопанный. В юрте огонь потух. Ни уголька, ни искорки. Даже дыма нет.
Бубен под камень. Оставил.
«Пиииийю-ийю-ийю», – коршун лететь не хотел. Возвращался. Всё кружил напрасно.
Тянули корявые руки корни. За ноги цеплялись.
Не взглянул. Огонь выпустил. Загорелось голодное, затрещало косточками.
Вскрикнула душа и разорвалась.
Не шаман, не человек – никто.
Дерево с корней начинается…
Глава 10. Огонь
Ветер принес запах гари. Небо покрылось копотью. Посыпались перья-пепел. Задохнулась от горечи, не поверила.
Что ты сделал?
А за спиной уже стук железных сапог. Велено взять живой.
Убегала. По отвесной скале, ловко. А стук становился громче. Злее.
Вдруг скала кончилась. Зажмурилась – «Не хочу». И вниз прыгнула.
Из воды сетями выловили словно рыбу. В деревянном ящике к хану везли чуть живую.
Кругом коршун летал. Беспокоился. Да помочь не мог.
Как и там, в селении. Люди всматривались в небо, повторяли имя заступника.
Глаза коршуна беду завидели.
На четыре когтистые лапы огонь вставал, с ревом на людей бросился.
Обнажили мечи братья, замкнули кольцо. Защищали свои дома храбро. До последнего.
И тонкими веточками тел укрывали женщины детей. Плакали.
Дух заступника метался бессильно. Кричал. Огонь не слушал, забирая одного за другим – весь его род.
Глава 11. Изгнанник
Черный дым не жалеет, не берет пленных. Лишь пепел да угли, прожигающие до волдырей ладони того, кто не успел, не стоял плечом к плечу с уходящими в сумрак. Обреченный навечно слышать крики, мольбы, чувствовать до белизны сжимающий костяшки бессильный гнев.
Называл их имена, собирал белые, обглоданные огнем кости, выкладывал в круг. Серые тени оживали. «Где ты был? – спрашивали бесконечно, – Где ты был?».
Молчал. Перед глазами горящее древо стояло.
И когда на месте прежнего очага выросла костяная юрта, душа шагнула в сырую темноту вечного изгнания: «Отныне с вами».
Человек открыл глаза. Ярость с ненавистью в одном котле замешал. Мыслями кожу врага на обод растянул. Черных духов в помощники звал.
Бубен гнева ходуном заходил. Засмеялись зубастые, запрыгали. Крови теплой хлебнуть досыта.
Шел по вызженной. Не шаман. Не воин. Человек с оружием. А по левую руку стервятники – ожидали своё, обещанное.
И разил огнём, не щадил, не миловал. Человек, что сухое дерево дотла сгорал за мгновение.
Руку поднял хан, и четыре воина ящик вынесли весь в цепях. К ногам бросили. Полюбуйся-ка!
Бубен выронил. Ни к чему теперь. На колени пал сломленный. Не живой уже. И не мертв пока.
В тетиву легла стрела острая, оперенная с крыла ворона. Брат прищурился. Брат прицелился. Выстрелил.
Полетела стрела ядом смочена. Как за братом ходил приклеенный. И не коршун, но тоже с крыльями. А летали как, помнишь, брат? На одной высоте – выше белых гор.
Да пришла девица на озеро. Духом злым сердце ворона схвачено.
Говорил же, брат! Говорил тебе! Не послушался… Ночью бегал к ней, как привязанный.
«Там Алмыс1
живет», – весть в селенье нёс. Не его, так старейшину выслушает. Ну а коршуну что до слов пустых? Юрту выстроил, ишь как радовался!И погибель твою из-за гор принесло. За шаманову душу щедрый хан сулил злато, серебро и колчан добрых стрел. Ни алтын не просил, лишь девицу ту. Пусть в цепях и оковах, зато будет моей.
Жаль старейшина, оказался глуп. Рассказать решил? Получил поделом!
Вот и ты, брат, лети, коли крылья есть. А свои я давно на стрелы извел…