Невеста. Шлюха

Но до этого я успела получить первую степень по экономике, написав дипломную работу по маркетингу в текстильной промышленности. Эту тему я выбрала из–за того, что Маша Попова давала мне консультации по предмету, в котором я мало разбиралась. Ведь экономисту, в общем–то, все равно, какой отраслью заниматься, законы рынка одинаковы для любой индустрии. Если бы Ирина, с которой я познакомилась в СИЗО, нашла время для общения со мной, а Маша так и не соскочила бы с иглы, возможно, моя работа была бы посвящена молочным изделиям. И тогда моя жизнь стала бы тоже другой.

Кризис 98-го года возродил во мне кошмарные воспоминания 91-го и 93-го. Снова Москву заполнили лютые толпы с ненавистью в глазах, закрывались магазины и рестораны, люди, начавшие уже было верить в благополучное будущее, теряли состояния и терпели жизненный крах. Средний класс, который составлял едва ли не половину наших клиентов в «Медовом носороге», остался без зарплаты и перестал тратиться на развлечения, мы простаивали целые вечера напролет, причем, насколько упала работа проституток, настолько заполнила столицу волна новых искательниц легких денег. Безработные девицы были готовы выцарапать друг другу глаза из–за считанных клиентов, притягательно-порочная атмосфера злачного места наполнилась ненавистью и упадническим духом.

Работать в клубе стало бессмысленно, мы с Машей решили, что глупо биться головой об стену, и перестали выходить на работу.

Она придумывала новые модели и рисовала выкройки, которые скапливались на полу, не давая пройти по комнате, а я по совету Бориса Аркадьевича, одобренному Тимуром, занялась поисками квартиры. Ведь нет худа без добра — квартирные цены упали вместе с народным благосостоянием. Уже не помню, сколько объявлений я перелистала в сентябре, сколько звонила по агентствам, сколько квартир придирчиво осмотрела, — и вот, в конце сентября, под самый мой день рождения, я подписала предварительный договор на покупку трехкомнатной сталинки в Очаково, рядом с Олимпийской деревней. Последним аргументом, убедившим меня в принятии именно этого решения, послужили железнодорожные пути, проходившие недалеко от дома. Многие считают близость поездов и рельсов недостатком, я же с детства обожала гулять по путям. Они вызывали во мне легкую и светлую грусть, уводя за леса и поля свои сверкающие нити, напоминали о далеких и прекрасных местах, где я когда–нибудь побываю. Конечно, самыми приятными звуками на свете для меня был шелест зеленых листьев и бумаг, но далекий гудок тепловоза, грохот сцепки и перестук колес всегда навевали на меня лирическое настроение, немного печальное, как воспоминание о вечности, но милое сердцу, как мысли о далеком доме. Самое интересное, именно эта железнодорожная ветка, проходившая неподалеку от моего нового дома, вела от Москвы в Брянск и далее в Полесск, то есть, это и были те самые рельсы моего детства, которые привели меня к новой московской квартире. Ну, как тут было не поверить, что передо мной знак судьбы!

Итак, 30 сентября мне исполнилось 24 года, и я привезла в Полесск Машу, чтобы в последний раз отпраздновать свои именины в квартире, где я родилась. Пришла и Людка Калашникова, одна, беременная, с большим животом и отекшими ногами. Сергей, ее муж, тоже был приглашен, но в последнее время он старался все меньше времени проводить в компании Людки. От этого она грустила, завистливо глядя на нас, стройных красивых москвичек, шикарно одетых по случаю праздника, пахнущих дорогими духами. Ну, может быть, я не совсем честно употребляю слово «красивых» во множественном числе, но по сравнению с беременной Людкой я выглядела точно, как фотомодель. Есть женщины, которым беременность идет, но Людка явно не относилась к их числу. Я переводила взгляд с ее одутловатого лица на безупречное личико Маши, и — прости меня, Людка — думала, что они отличаются, как мое прошлое от моего будущего.

— За тех, кто тебя любит, Сонечка, — произнесла мама очередной тост, и я по очереди чмокнула их всех, немного дольше, чем следовало, задержав поцелуй на чутких Машиных губах.

Маша изменилась за последнее время — стала более спокойной, сдержанной, в ее глазах появилась какое–то глубокое и мудрое выражение, а огонек менады зажигался реже, чем раньше. Всего год назад это была просто наркоманка и проститутка, и я должна была быть счастлива этим переменам, но, признаюсь, если менада когда–нибудь окончательно исчезнет, мне будет ее недоставать.

— За успех, девчонки! — я поднялась, гордо выставив руку с бокалом. — В двадцать четыре года я сделала это. Бакалавр экономики с квартирой в Москве! Кто в нашем городе добился большего исключительно своими усилиями?

Сколько стыда, мук и унижения стояло за этими словами, сколько риска и терпения, сколько труда и бессонницы. «Если у меня когда–нибудь будет дочка, если я могу еще рожать, и у меня будет девочка, пусть она никогда-никогда не узнает и сотую долю той мерзости, через которую прошла ее мать, — про себя подумала я. — Святая Богородица, прошу тебя, даже сотая часть для нее — это слишком много».