Сойка — это девчонка из нашей деревни, старшая дочка в семье кузнеца, самая главная помощница родителей. Она, действительно, часто бегала и за водой далеко от дома, и по другим поручениям.
— Как ты мог нас спутать? — недоверчиво нахмурилась я, — она совсем маленькая, и косы в разные стороны всегда торчат!
— Ну извини, что только вынырнув из воды и увидев против солнца силуэт человека, подумал на того, кого видел пяток минут назад, а не на свою невесту, которая всю неделю от меня за семью замками пряталась!
Я задохнулась от возмущения:
— Во-первых, я не пряталась за замками, а была занята подготовкой к обряду. А во-вторых, я шла по тропе и не встречала Сойки, ни с ведрами, ни без.
— Значит, она раньше прошла или куда-то свернула — мне почем знать?! — Сокол вскочил с земли, а я вслед за ним. Он, видимо, хотел развернуться и уйти, но я остановила:
— Зато я видела Лиску!
Мой жених отшатнулся, как будто я его толкнула:
— На что ты намекаешь? На то, что я до твоего прихода забавлялся с другой девушкой, а теперь выдумал историю про Сойку и вру тебе?
В первую секунду я захотела крикнуть: «Да, именно так я и думаю!», — но, озвученное вслух, мое предположение казалось каким-то глупым, надуманным.
— Очень хорошо, — зло выдохнул Сокол, я увидела, что в его глазах плещется обида, — за день до свадьбы узнать, что невеста тебе не доверяет.
И столько боли было в его словах, что они отрезвили меня — действительно, как я могу не верить своему жениху? Разве он давал мне повод усомниться в нем? Я стояла, стараясь собраться с мыслями и молчала — мне было стыдно. Однако, Сокол понял это молчание по-своему:
— Ты, пожалуй, и не любишь меня вовсе, — произнес он горько, отворачиваясь.
Я почувствовала, что сердце гулко стучит в груди, готовое выпрыгнуть. Как я только могла выдумать этот бред про Лиску? Что за ревнивая дура?!
— Соколик, что ты, люблю, конечно! — я подошла к нему сзади, положила руки на голые плечи, — прости меня, глупую, я и сама не знаю, что говорю.
Но парень отстранился:
— Не любишь! — сказал он уверенно, — если б любила, то не отталкивала бы от себя.
Я закусила губу, чтоб тут же не возразить ему. Мне не хотелось продолжать ссору, обижать любимого еще сильнее, но и слова его были несправедливыми — если б не заветы праотцов, я бы могла стать его хоть сегодня, хоть сейчас!
— Ты же знаешь причину, почему же сердишься? — спросила я мягко, стараясь и голосом, и интонацией показать, что хочу помириться.
— Потому что для тебя дурацкие предрассудки важнее меня! В них никто уже не верит. Все девчата давно… — он рубанул рукой воздух и замолчал, не договаривая, хотя я знала, что он хотел сказать.
Внезапная горечь вперемешку со злобой затуманила мои мысли: «Ах, все, значит! Откуда же тебе это известно? Небось, не свечу держал?»
— Ну и ступай ко всем в таком случае, — взвизгнула я и осела на песок, закрывая лицо руками.
Какое-то время не происходило ничего — я не слышала, что говорит парень, да и говорит ли вообще, не думала ни о чем, только чувствовала, как сквозь пальцы текут горячие слезы. Но потом сильные руки обхватили меня, обняли, прижали к теплой груди, покачивая, баюкая.
— Мышка моя несмышленая, глупенькая мышка, — шептал ласковый голос, — не нужен мне никто, я же тебя люблю. Так люблю, что сил нет. Хочу мужчиной твоим стать навсегда. Что мне какие-то неведомые предки, когда сердце замирает при виде тебя. Ты же сама видишь, что голову теряю, когда ты рядом…
Глава 6
Он шептал и шептал разные нежности, признавался в любви и говорил о нашем будущем и многом другом, и я чувствовала, что мне снова становится спокойно и радостно. А потом Сокол начал целовать меня, сначала просто собирая губами с моих щек слезинки, нежно, едва касаясь, затем его губы нашли мои, и поцелуи стали затяжными, волнующими. Он целовал мою шею, скулы, ключицы, опускаясь ниже. С каждой минутой и с каждым новым поцелуем в моей груди нарастало томление. Как цветок, раскрывающийся навстречу солнцу — лепесток за лепестком, так и жажда внутри меня росла, ширилась. А когда Сокол в порыве упоения сжал зубами сквозь одежду мой сосок, чаша цветка с горячим возбуждением перекинулась и ее содержимое стремительно потекло от груди вниз — через живот прямо к самой чувствительной точке между моих сведенных ног.
Сокол снова уложил меня на траву, целуя, обнимаясь, касаясь, лаская. А у меня не было ни душевных сил, ни желания отталкивать его. Мой жених гладил мою грудь, сжимая ее сквозь материю, целовал ноги, терся слегка шершавыми щеками о бедра и внутреннюю сторону ног, заставляя мурашки табунами носиться по всему моему чувствительному телу.
А когда он поднимался выше, чтобы поцеловать мои губы, виски и глаза, я чувствовала, как в мой живот или ногу упирается твердый возбужденный член. Я почти наощупь поймала его рукой, погладила, приласкала, срывая тихий стон с губ любимого. Вверх-вниз, вверх-вниз — такое простое движение, а сколько сладострастия слышалось в стонах парня. Я и сама чувствовала, что все мое тело находится у самого предела какой-то черты, за которую я вот-вот переступлю.