Невеста (СИ)

Звездочка тут же уткнулась мордой в зеленый куст с сочной свежей листвой, а я только блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь прохладой и спокойствием. В то мгновение мне казалось, что я не смогу выдержать в седле больше ни одной минуты.

Но хуже мук телесных были муки душевные — стоило мне прикрыть глаза, то ли от слепящего солнца, то ли от усталости, как перед мысленным взором появлялся обнаженный идеально вылепленный торс, сильные руки, которые, я знала это очень хорошо, могли быть ласковыми и нежными, плоский живот с четко очерченным рельефом мышц. Я видела глаза, пронзающие меня насквозь, полные желания, страсти и уверенности. И, что самое ужасное, эти глаза были пламенно-оранжевыми, принадлежащими вовсе не Соколу.

Мысль о том, что я думаю о другом мужчине, пусть даже и боге, испугала и взволновала меня — как это возможно, любить одного, но грезить о другом? Еще и о ком — о страшном чудовище, превращающемся в дикого неведомого зверя, что может одним движением когтей и клыков разорвать меня на несколько частей. О том, кто наверняка не видит разницы в бесконечной череде лиц девушек, что приходят к нему в постель, а затем уходят, чтобы никогда не вернуться. О том, кто живет в мире Нави вместе с демонами, призраками, заблудшими душами и проклятыми духами.

Но сколько я ни старалась вызвать в себе страх и неприязнь к Навьему Царю, у меня ничего не получалось — я чувствовала только обжигающее желание, томление по прикосновениям его тела к моему. Я практически чувствовала жар его кожи, почти ощущала его приятную тяжесть на себе, и терпкий запах, впитавшийся в мои волосы — его запах. А этот голос? «Ты помнишь, что не должна закрывать глаза?» М-м-м… Я слышала эту фразу, как наяву, будто он склонился надо мной и шепчет в ухо: «Не останавливайся».

Все внутри меня скрутилось в тугой комок, дыхание сбилось, а от низа живота разлился огонь, пульсирующий, подминающий под себя другие чувства и желания. Рука сама собой скользнула между ног — поскорее прикоснуться к сосредоточению томления, избавиться от него. Другая рука легла на грудь, чувствуя, как под тонкой тканью платья твердеет от возбуждения сосок.

За моими сомкнутыми веками мелькали образы один шальнее другого — губы Навьего Царя у меня на груди, мои руки, скользящие по его спине, рот, раскрытый то ли в стоне, то ли в крике удовольствия, его язык, выписывающий замысловатые иероглифы у меня на животе, мои пальцы, гладящие его возбужденный член… А наяву мои руки блуждали по моему же телу, сминали платье, царапали ногтями кожу, раздвигали влажные складочки между ног, касались чувствительной горошины, требующей ласки и напора, давления, трения.

Я была уже на самом острие возбуждения, когда достаточно только одного движения бедер, легкого дуновения, едва слышного прикосновения, чтобы упасть в бездну наслаждения, как откуда-то издалека я услышала голос:

— Верба-а-а, — этот зов шел будто из-под земли, из-за неба, сквозь любые преграда прямо в меня, — верба-а-а.

И в этот меня накрыло лавиной неги, блаженства, самого яркого восторга. Тело выгнулось дугой, с губ слетел стон, все внутри сжалось в сладком спазме и вспыхнуло от удовольствия.

Еще не отойдя от волны чувств, обрушившейся на меня, я открыла глаза и села, тяжело дыша. Мне почудился голос или он был наяву?

Оглядевшись по сторонам, я никого не обнаружила, но сердце продолжало учащенно биться и даже не думало останавливаться. Неясная тревога нахлынула откуда-то, заставляя мелкие мурашки бегать вдоль позвоночника. Я снова и снова всматривалась в просветы между деревьями, но все также никого не видела.

Ощущение чужого взгляда, направленного на меня, было таким явственным, что захотелось встряхнуться, сбрасывая его с себя, будто взгляд может быть осязаемым.

Я подхватила лошадь под уздцы и потянула прочь из леса, из-под тенистой прохлады на ярко освещенную пышущую летним зноем дорогу — возможно, там это ужасное ощущение чьего-то незримого присутствия исчезнет.

Так и произошло — то ли мой невидимый наблюдатель не последовал за мной, то ли я, оказавшись на открытом пространстве, почувствовала себя увереннее, но ощущение взгляда, пронзающего мой затылок, исчезло.

Зато вернулись все физические мучения — твердое седло под попой, затекшая спина и плечи, солнце, припекающее макушку еще безжалостнее и жарче.

От нечего делать и чтобы не было так страшно ехать по пустынной дороге, и чтобы не думать о том, какой безумный поступок я совершаю, я начала разговаривать с лошадью: