Невеста скандального шпиона

Слишком поздно. Сердце Виллы упало. Было уже слишком поздно для Натаниэля, чтобы заставить своего отца понять.

Снова заговорил Ливерпул.

— Пойдемте, доктор. Я найду кого-нибудь, кто проводит вас к выходу.

Натаниэль не сказал ни слова. Вилла страдала за него, ее рука была прижата к сердцу.

— О, дорогой Рэндольф, ты нетерпимый дурак, — прошептала Миртл. Она выбралась из прохода для слуг, слезы бежали по ее лицу.

Вилла с трудом выкарабкалась вслед за ней, а затем осмотрела коридор в поисках Натаниэля. Он только что зашел в комнаты своего отца. Она последовала за ним через гостиную, остановившись у порога спальни, где она смогла увидеть изножье кровати, когда Натаниэль опустился рядом ней на колени.

Вилла с трудом переносила выражение опустошенности на его лице. Она хотела пойти к нему.

Если бы только она могла быть уверена, что он хочет ее присутствия там.

Осторожно закрыв дверь, Вилла отошла от нее и медленно направилась обратно в коридор, пристально разглядывая пол.

— Ах вы, старый мрачный смутьян! Вы могли бы убедить Рэндольфа!

Вилла подняла глаза, услышав резкий треск, и отметила, что Миртл нанесла отличный удар по голени Премьер-министру. Осознав, что вокруг больше никого не видно, Вилла поспешила к Миртл.

— Дорогая, что же вы делаете? — она имела в виду, что делает Миртл, нападая на лорда Ливерпула без подкрепления, но его лордство, должно быть, решил, что Вилла ничего не знает о его недавнем разговоре с Натаниэлем.

— Боюсь, что дорогая миссис Тигарден переутомилась от горя из-за своего племянника, — холодно ответил Ливерпул. Он схватил Миртл за руку и твердо переместил ее туда, где он был бы в безопасности от ее трости с серебряным наконечником. Затем он потянулся к звонку.

Появились два лакея, очевидно, как по волшебству, и каждый мягко взял Миртл под руку.

Вернув себе достойный вид, рывком одернув свой шелковый жилет, лорд Ливерпул резко кивнул слугам.

— Так, парни, помогите миссис Тигарден вернуться в свою комнату. Я полагаю, что нам придется прибегнуть к снотворному. Бедная женщина совершенно истощена.

Вилла подбежала к Миртл.

— Милая, с вами все в порядке?

В глазах старой женщины были слезы, и она повисла на руках у лакеев. Она что-то зашептала Вилле.

Наклонившись ближе, сделав вид, что она поправляет головной убор, Вилла взглянула на лорда Ливерпула. Тот одергивал свой фрак, его внимание было сосредоточено на собственной персоне.

— Что, Миртл? Я не слышу.

— Ты ничего не знаешь. Притворись, что ты ничего не знаешь.

Затем слуги помогли Миртл уйти прочь, и Вилла осталась с Премьер-министром.

Она не была слишком хорошей лгуньей, но она была отличной притворщицей. Так что Вилла сделала вид, что она не знает ни о чем из того, что случилось до нападения Миртл на премьер-министра.

— О Боже, милорд! Что это было такое?

Она притворилась, что не заметила, как его пристальный взгляд стал проницательным, и старалась не вздрогнуть от того, каким ледяным взглядом он окинул коридор.

— Не имею ни малейшего понятия.

Не предполагалось, что это будет вот так. Охлаждение было задумано как временная мера. Но ему причинило такую боль немедленное принятие этой истории его семьей, то, что они мгновенно поверили в его трусость. Его ужасно мучило то, что его отец смог таким вот образом повернуться к нему спиной.

И тогда Натаниэль тоже отвернулся от них. От отца, от Дафны, от вспышки бешеного удовольствия в глазах Бэзила.

В комнате Рэндольфа наступила тишина, которая бывает в пустом помещении. Перед этим, даже когда он спал, в комнате ощущалось его присутствие. Теперь все было по-другому. Натаниэль сел в кресло у постели отца, то самое кресло, которое он занимал в неурочные часы на протяжении нескольких прошедших ночей.

— Сэр, вы выглядите не очень хорошо, — Натаниэль взял отца за истощенную руку. — Достаточно плохо выглядите.

Рука его отчима казалась трагически чужой. Хотя Рэндольф только разменял шестой десяток, его кожа казалась высохшей, словно пергамент, как у стариков преклонного возраста, и сквозь нее видны были кости.

Тем не менее, это была все та же рука, за которую держался Натаниэль в шесть лет, когда учился плавать, та, что чертовски больно шлепала его по заду, когда ему было двенадцать, и та, которую он впервые пожал по-мужски, когда ему исполнилось шестнадцать.

Он закрыл глаза, пытаясь представить отца перед собой, здорового, каким он был когда-то.

— Мы так много времени потратили впустую, ты и я. Я был слишком гордым. Ты был слишком замкнутым.

Он снова взял руку отца и поместил ее между своими ладонями. Рука была холодной, и Натаниэль чувствовал, что он должен согреть ее.

— Вилла не похожа на Дафну. И слава Богу. Она не сравнится ни с одной женщиной, которую я когда-либо знал. Вначале можно предположить, что она — сумасшедшее существо, потому что она говорит такие странные вещи. Затем, когда начинаешь прислушиваться, понимаешь, что она смотрит на мир, как на огромный подарок, который ей вручили, перевязав лентой, и она разворачивает его постепенно, один восхитительный слой за другим.

Он покачал головой.