Невеста смерти

Мой дорогой доктор Хорчицкий!

Я с огромным интересом прочла ваше письмо, особенно новости о публичном вскрытии, проведенном Яном Есениусом. Прага, должно быть, – жемчужина всего мира. Вам повезло жить в городе, где правят наука и разум.

Пациент меняется буквально у нас на глазах и так похудел, что вы, наверное, и не признали бы его. Выезды на охоту укрепили его тело, глаза у него светятся здоровьем.

Дон Юлий говорит о любви. Предметом его страсти стала, кажется, я. Он постоянно путает меня с кем-то из книги, которую ему давали в детстве. Может быть, это и есть та самая Книга Чудес, о которой вы упоминали в последнем письме.

Обо мне беспокоиться не надо. Я вполне в состоянии позаботиться о себе. Даже не думайте нарушать наш секрет и обращаться к доктору Мингониусу!

Да, некоторые выходки нашего подопечного возмутительны и отвратительны, но я всегда говорю себе, что они порождены отравляющими его кровь гуморами. Он не может рассуждать и вести себя здраво, что немного меня печалит. Безумие уносит его, как река щепку. Он – несчастный человек, чья душа потерялась в ужасах разума. Порою, в какие-то отдельные моменты, я вижу перед собой брошенного, одинокого мальчика, молящего о внимании и тепле.

Он – человек и уже поэтому достоин нашего сострадания и сочувствия, разве не так?

Надеюсь, письмо застанет вас в добром здравии и верно служащим нашему королю.

Маркета Пихлерова

Якоб поежился от налетевшего с севера холодного ветра, тронувшего окоченевшие ветви яблони у него над головой. Сморщенное яблоко упало на землю и подкатилось к его ногам.

И как только Мингониус подпустил эту девушку к дону Юлию! Любовь… Что такое любовь в глазах сумасшедшего?

Разумеется, на такую любовь нельзя отвечать взаимностью!

Хорчицкий вспомнил, как взял дрожащие, скользкие от мыла руки Маркеты в свои. Как она робела, дотрагиваясь до него. Чем, какими мерзостями встретил ее дон Юлий? В Праге королевский сын водил компанию с проститутками и ворами – нежности от него ждать не стоило. И что это за разговоры о потерянном мальчике?

Шагах в двадцати от фруктового сада стояла теплица – каменное строение со съемной крышей. Бригада садовников готовила крышу к приближающейся зиме, заделывая дыры сланцевой плиткой. Они тоже остановились и посмотрели в сторону Польши, откуда прилетел холодный северный ветер.

Войдя в теплицу, Якоб всей грудью вдохнул густой апельсиновый аромат. Влажные душистые испарения тропических деревьев и растений ударили ему в голову, так что он едва не покачнулся.

Здесь, среди экзотических ботанических даров и приобретений со всего света, ботаник находил покой и отдохновение. Ему нравилось думать о своих достижениях, о том, как далеко он шагнул в жизни. Мальчишкой ему приходилось спать под грубой рогожкой на полу в монастырской трапезной и питаться объедками со скудного стола братии. Ему не дозволяли выходить в город, так что он и сам в шесть лет стал почти что монахом.

А потом Якоб познакомился с Аннабеллой, тогда еще юной и бродившей по холмам над Чески-Крумловым в поисках грибов. Они подружились и пронесли эту дружбу через годы, деля друг с другом и одиночество, и любовь к ботанике. В городе никогда не встречались – только в тайных местах в лесу, где и обменивались новостями и знаниями, добытыми из природы и книг…

От раздумий ученого отвлек недовольный рев королевского любимца, льва Мухаммеда, просившегося в теплый домик и в нетерпении царапавшего когтями деревянную дверь.

«Ах, Мухаммед! – подумал Якоб. – Король избаловал тебя еще больше, чем свою первую любовницу. И как же он будет страдать, если вдруг по какой-то причине потеряет тебя навсегда…»