Невеста смерти

– Сделай со мной то же, что и с габсбургским принцем, – подмигнул цирюльнику мясник. – Что хорошо сыночку короля Рудольфа, то и мне пойдет на пользу.

– Ты про Безумного Бастарда Чески-Крумлова? – Пришедший вместе с ним кожевник понизил голос, дабы слова его не дошли до ушей нежелательных слушателей.

Мясник ухмыльнулся, но посоветовал кожевнику перед визитом в цирюльню посетить баню. Бедняга безнадежно пропах вонью из дубильных чанов. Часовое вымачивание в горячей, с лавандой воде пошло бы на пользу не только ему, но и всему городу. Каждый раз, когда кожевник являлся в баню, Люси Пихлерова предупреждала об этом постоянных клиентов, которые не желали мыться одновременно с ним. Она даже завела для него отдельную бочку, поскольку никто не хотел платить за сомнительное удовольствие посидеть в бочке, где плескалась когда-то вонючая вода пана Ружички.

Горожане, приходившие один за другим покормить пиявок собственной кровью, пытались заодно выведать у Пихлера какие-то подробности о его главном пациенте. Но цирюльник держался стойко и сколько-либо значащими сведениями о королевском бастарде ни с кем не делился.

– Ну, а ты, Маркета? Расскажи-ка, каково это – держать чашу для королевского сына! Он и впрямь так безумен, как о нем говорят? Неужто не просит поцелуя у твоих сладеньких губок? – полюбопытствовал мясник, ущипнув девушку за щеку, при том что на предплечье у него извивалась пиявка.

– Он поражен, должно быть, в самое сердце, – согласился портной, оглядывая Маркету сверху донизу. – На севере таких милашек нет. Вот бы ела побольше да отложила жирку на бедра – была бы настоящей богемской красавицей!

– Хватит про мою дочь, – раздраженно оборвал его Пихлер. – Сиди смирно, дай пиявкам закрепиться как следует, а то от твоих верчений у них голова кругом идет. Маркета! Помой лотки да помоги матери в бане. С тебя на сегодня хватит!

Девушка кивнула трем пациентам, и те, бодро улыбнувшись в ответ и пожелав ей спокойной ночи, остались со своими пиявками, черными точками обсыпавшими их конечности, тела и головы. Мясник с торчащим из мраморно-белого лба водяным червем напоминал некоего странного единорога.

* * *

Пока Маркета мыла фарфоровые лотки, пальцы ее успели онеметь от холодных вод Влтавы. Кровь с лотков сначала окрашивала эти воды красным, а потом растворялась в гребнях и воронках неспешного потока.

Где-то вверху раздался крик.

Подняв голову, девушка увидела дона Юлия, стоящего у окна замка. Она поднялась и вытерла руки о передник. Ее знатный пациент опасно высунулся из окна, и тут же за спиной у него появился доктор. Но сын короля оттолкнул Мингониуса и снова подал голос:

– Маркета! Душа моей души! Приди ко мне!

Потревоженная его голосом и неумеренными жестами, стайка птиц сорвалась с деревьев и умчалась. Стражники оттащили буяна, и подошедший врач стал закрывать ставни. На лице его пролегли морщины озабоченности и даже страха, что не укрылось от зорких глаз шестнадцатилетней девушки.

Она знала: сейчас самое время заключить задуманную сделку, – а потому, оставив лотки и чаши на берегу для просушки, поспешила через мост к замку.

Мингониус, похоже, даже не удивился, когда дочь цирюльника вошла в гостиную в сопровождении одной из служанок.

– Чем обязан столь нежданным удовольствием, фройляйн Пихлерова? – спросил доктор, предлагая ей стул у камина. – Может, заклинания дона Юлия наконец убедили вас взять его в любовники? – пошутил он. – Такой страстный ухажер, такой откровенный в демонстрации своей любви…

– Я хочу сопровождать вас в Прагу, – без колебаний, решительно и твердо выпалила Маркета. – Хочу увидеть, как доктор Ян Есениус делает посмертное вскрытие.

Едва ли не впервые у Томаса не нашлось слов для ответа. Он посмотрел на девушку так, словно это она тронулась рассудком. Потом, нащупав стул, подтянул его и тоже сел.

– Вы должны взять меня! – продолжала упрашивать его гостья.

После недолгого молчания доктор все же собрался с мыслями.

– Ты действительно думаешь, что родители, отец и мать, отпустят тебя в Прагу без сопровождения? Чтобы ты посмотрела, как режут человеческое тело? Ты – юная барышня, а барышни в Праге не интересуются медициной. Это противоестественно, чтобы женщина присутствовала при столь вульгарном зрелище.

– Насчет меня не беспокойтесь. Я не такая утонченная, – заверила его собеседница. – Уверена, что бы я ни увидела там, все послужит моему образованию и вызовет живейший интерес.

Мингониус потер подбородок.

– Что ж, если ты не беспокоишься о себе, то я должен побеспокоиться о себе. Почему ты полагаешь, что я рискну собственной репутацией, согласившись с твоей безумной просьбой?

– Потому что если вы не согласитесь, то я не стану больше помогать вам с доном Юлием. И вы знаете, что без меня он ни за что не позволит вам приблизиться к нему с пиявками. Лечение придется прекратить.