Невеста смерти

— Как я сразу не сообразила! Я же только что красавки наварила целый котелок, уже часть даже израсходовала. А остальное собиралась сейчас как раз с ланолином оставшимся размешать, да ты мне помешал.

— Погоди, не так быстро. Это что за дрянь?

— Дрянь?! Мазь красавки отлично лечит тяжелые ушибы, растяжения, в особенности тогда, когда вы все по своему обыкновению надеетесь так перетерпеть и попадаете мне в руки уже с воспаленными и распухшими суставами, в жару… — Ренита завелась, и Таранис постарался ее успокоить нежным поглаживанием по плечу.

— Лечить поганцев? Вообще-то ребята им наваляли неплохо…

— Лечить? Да я их разрезать ломтиками, как колбасу ливерную с сельдереем, готова за то, что они с ребятами сделали! У меня семеро лежат в лежку, а еще нескольких отпустила по палаткам после перевязки! Да душила бы своими руками! — она задохнулась от искреннего гнева, а Таранис подумал о своем.

— Резать, говоришь? Да пожалуйста. Возьми с собой скальпель…

Она быстро взяла чистую чашу, отложила туда немного густого белого бараньего сала и щедро плеснула темный пахучий отвар из котелка, подумала немного и добавила еще, размешивая все это деревянной палочкой. Таранис уловил запах:

— Твоя красавка… Это же беладонна! У нас в святилище ее использовали в тайных мистериях. Он нее глаза становятся странными, кошачьими, с огромными зрачками!

Она кивнула:

— И сердце колотится, а во рту сухо. И нести будет чушь.

— Мне не нужна чушь.

— Значит, постараешься задать вопросы как можно точнее.

— Ну что? Время позднее. Вы устали. Я устал, — Таранис присел краем ягодицы на стол в штабной палатке, понимая, что проявляет неуважение к имуществу когорты, ведь завтра за этим столом будет сидеть снова с бумагами префект, но счел, что скриба, единственный свидетель его нарушения дисциплины, сочтет разумным смолчать. — Рассказывайте…

Двое захваченных воинов уже какое-то время мотали ему нервы, убеждая, что не понимают латынь и требовали переводчика с египетского.

— Чушь какая, — вполголоса заметил скриба. — Во-первых, весь Египет со времен Антония говорит по-латыни. Во-вторых, я отличный переводчик. И ты же видишь, пытался с ними заговорить. Ничего они не понимают.

— Не сомневался, — вздохнул Таранис, нарочно поворачиваясь к злочинцам той стороной лица, где была татуировка, в свете факела выглядящая весьма зловеще. — Ренита, твой выход.

Ренита, все это время полудремавшая, завернувшись в широкий теплый плащ Тараниса с головой, с сожалением рассталась с ним и вышла на свет, держа в руке плошку с мазью и скальпель.

Она нарочито медленно подошла, как и просил ее Таранис по дороге сюда, давая им рассмотреть покрытый бурыми пятнами хитон, плохо смытую кровь на своих запястьях, потому что второпях ополаскивала только кисти рук от крови, пока капсарии меняли на столе одного раненого на другого.

— Вижу, вам обоим тоже досталось, — она провела рукой по обнаженной груди одного и другого пленника, покрытых синяками, ссадинами и порезами, и насладилась их недоумением.

С выработавшим за годы работы в лудусе умением она бесстрастно сорвала узкие египетские набедренники с обоих, заставив мужчин сразу почувствовать себя беззащитными:

— И что? — тихо пропела она, невольно подражая Гайе, допрашивавшей на ее глазах наемника во дворе лудуса. — Будем говорить?

Она приставила скальпель к укромному месту одного из лже-египтян, заставив мужчину вздрогнуть, но так же быстро перенесла тонкое идеально отточенное лезвие на его грудь и сделала длинный тонкий разрез. Ренита знала, что для ускорения действия красавки надо, чтобы она попала в кровь, а просто втирать мазь, как она делала всю жизнь получившим ушибы и другие травмы мужчинам — того эффекта, который нужен им сейчас, не будет. Ребятам же она стремилась снять боль в отекших, болезненых местах тупых ударов, а вовсе не заставить их мучиться от жажды и мелькания мушек перед глазами.

— Что она делает? Кто это? — отрывисто поинтересовался второй пленник, в ужасе пытаясь растеребить связывавшую его руки веревку.

— Кто? — усмехнулся Таранис. — Твой ночной кошмар. Разве не видишь? Тривия. Она станет разрезать вас обоих на маленькие кусочки и скармливать мне. Помнишь, я предупреждал что устал. А значит, и зверски голоден. Ну же, дорогая… Не останавливайся…

Ренита сделала надрез на груди второго пленника, взяла припасенный лоскут мягкой кожи и осторожно не из-за того, что боялась причинить боль пленникам, а чтобы ненароком не втереть себе ядовитое зелье, без меры насыщенное вытяжкой красавки, стала размазывать его по ним.