Невеста Солнца(Роман)

Маркиз подскочил: Овьедо-Уанья Рунту! Человек, преследовавший их по пятам время поездки в Каямарку. Индеец, одевающийся у Сарате… Если этот негодяй готовил похищение Марии-Терезы в Кальяо, ему, разумеется, было не на руку, что она отправилась в Каямарку, — это расстраивало все его планы… Вот чем объяснялись его ухаживанья и заботы, вот почему он старался, через местную полицию, предостеречь семью маркиза, что в Каямарке им грозит неминуемая опасность и лучше будет поскорей вернуться в Лиму. Может быть, это он прислал в гостиницу и анонимное участливое письмо, которое на самом деле было лишь попыткой направить бедную девушку в расставленную западню.

— Когда тебе назвали день, час и место? — допытывался начальник полиции, хотя злополучный Либертад совсем ослабел и ежеминутно терял сознание.

— Сегодня. Овьедо пришел ко мне и говорит: «Нынче к тебе подойдет человек и скажет: „Диос анки тиурата“; на языке аймара это означает: „Здравствуй!“ Ты сейчас же садись в свою машину и поезжай, не оборачиваясь, что бы позади ни творилось. Куда ехать, по каким улицам и где остановиться — он тебе скажет. Но пока он не велит тебе, ты под страхом смерти не должен останавливаться».

В нескольких обрывающихся фразах умирающий рассказал, как все произошло.

Вскоре после половины седьмого к нему кто-то подошел, тронул его за рукав и произнес: «Диос анки тиурата». Он глянул и едва не бросился бежать — такая страшная голова была у говорившего с ним. До сих пор такие головы бой видел только на индейских кладбищах и решил, что перед ним привидение. Тем не менее, он понимал, что речь идет о его собственной шкуре, а потому выполнил приказ и завел машину. Оборачиваться он не оборачивался, но слышал все и понял, что неизвестные похищают барышню.

Ему стало жаль ее, и он уже жалел, что согласился, но отступать было поздно. Ехали они по бульвару Дарсена, потом по улице Сан-Лоренцо. На этой улице ему велели на минуту остановиться перед низкой дверью, из которой вышел знакомый ему индеец — Гуаскар. Гуаскар заглянул в автомобиль, проговорил на языке кечуа: «Хорошо, сейчас» — и приказал Либертаду ехать по дороге в Хорильос и остановиться возле гациенды Ондегардо, где бой не раз покупал маисовую водку. Он пустил машину полным ходом. Изнутри не доносилось ни звука, как будто сеньорита лежала там мертвая, — ни крика, ни стона… Когда подъехали к гациенде, ворота были отворены настежь, и можно было подумать, что гациенда пуста. Тут Либертад инстинктивно обернулся и увидал трех отвратительных карликов со страшными головами: у одного голова была совсем квадратная, у другого — продолговатая, приплюснутая, у третьего — как сахарный слиток. На всех троих были красные пончо. Они с большими предосторожностями вытаскивали из автомобиля сеньориту, которую он хорошо узнал, хоть они и закутали ее в покрывало шафранного цвета. Сеньорита как будто спала.

Они внесли ее в дом. А он, Либертад, сидел за рулем и ждал, когда ему заплатят, решив сейчас же отвести машину обратно в Кальяо и бежать в Сьерру, подальше от этой скверной истории.

Тем временем подскакал целый отряд всадников, все в красных плащах; впереди скакали Гуаскар и Овьедо. Гуаскар велел Либертаду выйти из машины и идти с ними в дом.

Бой очень удивился, увидев в первой комнате с полдюжины женщин, с ног до головы закутанных в черное; из- под траурных вуалей были видны только глаза. Все они стояли перед дверью другой комнаты, куда, очевидно, отнесли сеньориту.

— Мамаконас! — воскликнул Нативидад, весь покрытый крупными каплями пота — так усердствовал он во время допроса. — Мамушки. Теперь мы знаем, с кем имеем дело… Ну, дальше… что было дальше?.. Говори, несчастный, и Бог простит тебе твой грех.

— Да, это были мамаконас… мамаконас… прости мне, Господи!.. Я же не знал, что это они задумали похитить вашу дочь, господин маркиз. Но она не погибла… Нет, нет, Бог не допустит этого!.. Вы спасете ее, сеньор… Да, да, я все узнал… от красных пончо… они не стеснялись, они думали, что я не понимаю язык аймара… Они говорили: «Красавица-супруга будет у Атагуальпы… Вот-то порадуются Солнце и сыновья Солнца!»… И, когда ее вели, все падали перед нею ниц.

Сеньорита в руках мамаконас

— Ты видел, как ее вели? — вскричал маркиз, склоняясь над умирающим, чтобы не пропустить ни единого слова.

— Да, я видел барышню… Пропащий я человек!.. Как я мог продать ее за 200 серебряных солес!.. Она была так добра… так милостива ко мне… а я ее продал… за двести серебряных солес!..

— Ты лучше расскажи, какая она была, когда ее повели… Значит, она к тому времени уже проснулась? — допытывался градоправитель.