Это тоже вранье во благо. Не хочу их волновать. Да и судя по прошедшему времени, мой побег его не сильно — то волнует.
День. Два. Три. Неделя.
Сначала я тряслась осиновым листом, даже если видела похожую машину или мужчину в костюме.
Новый год прошел под печатью тревоги, что сейчас ворвутся его люди и все испортят. Но день сменялся днем. Виктор обживал новое место, а я успокаивалась.
Снова вернулась к работе Снегурочки, после Рождества успокоила Женю, которую бросил Шолохов. И только потому, что в дом его Женя не пускала. Решила поиграть в недоступность, а ему это не понравилось. А еще я пару раз сходила на свидание с Толиком. Дала ему себя поцеловать. Специально, словно зная, что Борис смотрит. Пусть видит, что я выросла и могу жить без него. Пора двигаться дальше. Потому что Борис должен оставаться воспоминанием о болезненной любви, но не более.
Так будет лучше для всех.
А еще предстояло дать понять Шолохову, что я никакая ни сабмиссив, и все его поползновения бессмысленны и будут отклонены.
В моей жизни уже был один властный герой, теперь я хочу строить ее сама.
— Уверена, — смеется над моими словами Шолохов, по привычке зажав меня в углу. В самый первый день учебы. — Я соскучился…
— Полностью, — жалась я к стене и надеялась, что в укромном уголке кто — то появится, и Шолохов струсит. — Мне нравится обычные романтические отношения. Прогулки под луной. Сомневаюсь, что вы на них способны.
— Я на многое способен, Малышка, — шепчет он и резко тянется к губам. Его рука зажимает мне лицо, не дает возможности воспротивиться. И мне становится противно от самой себя, что за последние несколько дней уже второй мужчина меня целует.
А ведь от Бориса я сбежала, прекрасно понимая, что не смогу ему противостоять.
Но почему тогда я должна терпеть режиссера. Стоит ему рискованно сунуть мне язык в рот, как я с силой сжимаю зубы.
— А — а!
Он отстраняется, воет, держась за рот, и я победно улыбаюсь.
— Так будет с каждой частью вашего многоуважаемого тела, которую вы попытаетесь в меня запихнуть, Константин…
— Дулла — а…
Усмехаюсь, чувствуя какое — то извращенное удовольствие от его мучений и нескольким каплям крови на его губах… Когда я стала такой кровожадной?
Делаю шаг в сторону и резко торможу, словно врезавшись в шлагбаум.
Отмираю и оживаю вновь. Может быть мираж? Может быть мне опять мерещится? Все страхи возвращаются и покрывает кожу тонкой коркой льда. Но стоит подышать под пристальным взглядом Бориса, как внутри растекается пламя и топит лед. Зато гнев поднимается из самых глубин тела. Как он смеет? Как он смеет снова вторгаться в мою налаженную жизнь?!
И стоит такой, как будто меня только что не пытались изнасиловать. Облокотившись на стену. Он и в первую нашу встречу так стоял. Не пытался мне помочь. Только смотрел. И если в тот раз его взгляд был равнодушным, то сейчас скорее раздраженный.
Мне почему — то становится страшно за Шолохова, и я сразу бегу к Борису. Пока режиссер разминает язык и пытается привести себя в чувства.
Магнат уже шагает прямо по коридору. Иногда поглядывает на развешенные картины, изображавшие драматические сцены известных спектаклей.
Я подстраиваюсь под его темп, не решаясь заговорить первая. Даже гневаясь, рядом с ним теряюсь. Не знаю с чего начать разговор. Просто иду рядом, иногда здороваясь со знакомыми однокурсницами, замечая их жадные взгляды. Похотливые сучки. Делаю шаг ближе к нему, неосознанно и поднимая голову. Теперь смотрю на строгий профиль, отсутствие щетины, которой он себе никогда не позволяет и ловлю неожиданное чувство дежавю. Странно, но вот так рядом мы идем впервые, а кажется, что я уже была в этой сцене.
А потом вспоминаю, где мы находимся, и резко его торможу.
Хватаю за рукав и, нахмурившись, заглядываю в глаза.
Неужели он и в этот раз смог проконтролировать мою жизнь?
Зачем он здесь? Что ему нужно?
— Скажи мне правду…
— Я никогда тебе и не лгал, Нина, — рассматривает он мое лицо. И чувствую, как сотни мелких игл колют кожу от этого
Верно, он не лгал. Просто не отвечал на вопросы. Как удобно, да?
— Я поступила на бюджет сама?
Он наклоняет голову в сторону и задает ответный вопрос.
— А ты сдавала вступительные голой?
— Что? — опешиваю, хлопая глазами. Оскорбляюсь, понимая, на что он намекает. — Нет конечно! Как ты мог подумать?!
— Ну, значит сама.
Руки в кулаки сжимаются. Скотина.
— А просто ответить ты не мог?
Он поворачивается и снова марширует, а я за ним.
— Тогда что ты здесь делаешь? Не поверю, что ты пришел просто так. Посмотреть, как меня в очередной раз пытаются изнасиловать.
— В этот раз ты справилась неплохо. Думаю, даже оставить режиссера в живых.
— Это не смешно! — торможу его руками, упираясь в грудь словно в таран, что на меня надвигается. Потом опомнившись убираю руки. Черт… Хватит его трогать. — Это не смешно. Нельзя убивать людей только за желание ко мне.
— Если бы я убивал только за желание, в моей охране не осталось бы людей. И нельзя думать, что весь мир крутится только вокруг твоей персоны, Нина.
— Людей вообще убивать нельзя, — строго говорю я и потом осознаю следующее предложение… Что?