В моей памяти осталось последнее пятно. То, что произошло в беседке. До сих пор не помню, как и кем было исполнено второе желание, потому и не могу поделиться с Джулианом своей догадкой. Не рассказывать же ему, что сжимала в руках женщина у костра! Сейчас, при свете дня, подобные объяснения кажутся неуместными. Решаюсь на последнюю попытку.
— Хотя бы попытайтесь поверить! — взываю я к нему. — Роза не лгала мне. Тот мир, о котором она говорила, реален. Порой мне кажется, что он прячется под маской нашего мира точно так же, как древние боги прячутся под личиной святых. И есть те, кто может приподнять эту маску — или сдернуть ее одним рывком. Шаманы, ведьмы, мамбо — какая разница, как их называть? Такие, как Роза… или как я.
Джулиан досадливо потирает переносицу.
— Если я приму на веру ваши слова, мне, пожалуй, придется поверить, что Летти стала жертвой настоящего демона. А это не так. Я установил личность ее обидчика. Причем моя находка имеет прямое отношение к убийству вашей тетушки!
Мне ничего не остается, как пойти у него на поводу. Надо же наконец распутать этот клубок, в сердцевине которого застряла рубиновая брошь.
— Ну и кто же обидел Летти?
— А вот послушайте! После нашего визита в приют я не спал полночи. Все размышлял, почему Летти так на вас отреагировала. Газетной статейки не хватило бы, чтобы внушить ей такого рода подозрения. И только в том притоне я понял, в чем же дело. Брошь у вас на груди вспыхнула в отблеске пламени, но лицо ваше оставалось в тени. Тут-то я и вспомнил, что, когда вы вошли в спальню, свет из окна упал на вашу брошь и она заискрилась. Сразу же закричала Летти. Она опознала не вас, а ваше украшение!
— Выходит, она знала тетю Иветт?
— Знала, — вздыхает Джулиан, — и отнюдь не с лучшей стороны. Не представляю, как поставить в известность барышень, но вы-то должны знать. Источником дохода мадам Ланжерон была торговля живым товаром. Перевозка женщин из Англии на континент.
Мой первый порыв — броситься на защиту родственницы, пусть и дальней. Что за галиматья? Тетя Иветт не впуталась бы в столь сомнительное предприятие, не говоря уже об этической стороне вопроса. За столько лет жизни в колыбели свободы — Франции, а потом и в Англии — она уж верно преодолела привитую ей в детстве уверенность, что есть женщины, а есть товар. Не может быть, чтобы тяга продавать людей оказалась неистребимой! Но тут я вспоминаю, как она опутала нас с Дезире долгами, как рассчитывала сбыть замуж и снять сливки с брачного договора…
— Кроме того, она держала публичный дом в Лондоне и, вероятно, несколько заведений во Франции.
— Но почему никто ее не раскусил?
— В своих махинациях мадам Ланжерон полагалась на услуги посредников. Строго говоря, ее руки были чисты. Она вела делопроизводство, но, опасаясь за репутацию, редко появлялась в злачных местах. Однако во время одного из таких визитов ее повстречала Ортанс Клерваль. Та как раз и надеялась сыскать место в публичном доме и была крайне изумлена, увидев, как из этого заведения выходит мадам Ланжерон. Лицо мадам всегда было скрыто под вуалью, но Ортанс разглядела брошь. Обида одержала верх над благоразумием, и Ортанс попыталась шантажировать бывшую хозяйку. Написала ей письмо, в котором угрожала выболтать секрет жениху Олимпии, а в награду за молчание требовала денег. Тогда, всерьез разгневавшись, мадам Ланжерон приказала своему агенту, чтобы он заставил Ортанс замолчать.
— А ее агентом был Габриэль? — догадываюсь я.
Джулиан кивает.
— По печальному стечению обстоятельств свидетельницей сцены стала Летти Джонс, одна из девушек в том заведении. Услышав голоса, Летти юркнула за портьеру, а когда собеседники удалились, рассчитывала выскользнуть из гостиной незамеченной. Но в дверях ее застиг Габриэль. Он понял, что девушка услышала о данном ему поручении. Мать Летти была француженкой и обучила дочь родной речи. Летти клялась, что сохранит услышанное в тайне, но не сумела убедить негодяя. Он изъял ее из оборота и подверг издевательствам, которые закончились бы ее смертью, если бы Летти не удалось бежать. От боли у нее помутился рассудок. Вы сами слышали, как она называла своего мучителя демоном. Но, как видите, обошлось без чертовщины. Люди, впрочем, способны на такое, что даже не снилось Князю тьмы.
С этим нельзя не согласиться. Теперь я знаю о тете Иветт всю подноготную, и это знание не приносит ничего, кроме скорби. Подумать только, в какой ужас придет Олимпия, когда слухи о ее матери поползут по Лондону! А Мари! Ей-то, праведнице, будет каково? Вряд ли она имеет хоть малейшее представление о блуде, но наверняка поймет, что ее мать занималась чем-то гнусным — непростительным — преступным.
— Я выведал у Летти все, что мне требовалось, кроме одного — адреса дома, где ее держали. У несчастной началась такая истерика, что мне пришлось оставить ее в покое. Надеюсь, через неделю она вновь сможет давать показания, и уж тогда я узнаю, где скрывается Габриэль.
— Подождите, Джулиан! Мне кажется, я знаю кое-что еще.