Она боялась посмотреть наверх. Замерла, глядя под ноги. Лишь слушала, как разливаются в гулкой тишине звуки отдаляющихся шагов. Словно тревожный набат. Господь всемогущий! Ведь никто не тянул за язык! Все выскочило само собой, точно в каком-то нервном припадке. Сама сотворила — самой и отвечать…
Фацио молчал. Вероятно, ждал покаяния. Мать… какая ни есть. Фацио мог относиться к собственной матери, как угодно, хотя бы на правах сеньора. Но Джулия не имела права говорить подобное в присутствии посторонних. Тем более, слуг! Впрочем… тираниха тоже… Став сеньорой Соврано, Джулия встанет выше этой стервы. Чем бы не обернулся этот брак. Вероятно, в этом и вся причина.
Джулия глубоко вздохнула, подняла голову, инстинктивно вытирая о юбку взмокшие от волнения ладони. Посмотрела на лестницу, но Фацио не увидела. Неужели он оказался настолько разочарован, что ушел? Джулия сотворила знак, отгоняющий беду, обогнула перила и шагнула на ступени. Но, тут же, припустила бегом — Фацио сидел на полу, прислонившись спиной к каменным балясинам. Плащ распахнулся, и под ним виднелась голая грудь с яркими розовыми росчерками едва затянувшихся шрамов. Он вновь был глянцевый от испарины.
Джулия опустилась рядом, тронула его раскаленный лоб:
— Зачем вы поднялись, сеньор?
Она решительно взяла его за руку и принялась считать вслух, но успела лишь до тридцати пяти. Даже толком не ощутила накатившей слабости.
Фацио отнял руку:
— Хватит.
— Зачем вы встали? Вам нельзя.
Он тяжело поднялся, ухватившись за перила. Похоже, этот выход стоил ему последних сил.
— Ты никогда не смогла бы остановить мать. Я не мог допустить, чтобы она увидела мое состояние.
Джулия кивнула:
— Пойдемте, вам нужно лечь.
Нужно было вернуть Фацио в кровать, разговоры потом. Джулия помогла ему вернуться в покои. Фацио задержался у двери Дженарро. Уже рассвело, комната наполнилась ровным теплым светом, и поверженная мощная фигура камердинера прекрасно просматривалась на запачканной кровью простыне. Он по-прежнему лежал на спине, закрыв глаза, грудь тяжело вздымалась. На повязке уже проступила свежая кровь. Скоро нужно сменить.
Фацио вздохнул:
— Ты говорила с Мерригаром?
Джулия покачала головой, понимая, что не сделала очевидной вещи.
— Принеси ему своего зверя.
Она ничего не стала спрашивать, лишь кивнула:
— Хорошо.
Лапушка по-хозяйски разлегся на покрывале, и лишь повел огромными ушами, когда они вошли в комнату. Джулия, наконец, уложила Фацио в постель, а зверек бесцеремонно устроился в подушках прямо над его головой. Спокойно и невозмутимо, будто делал так много-много раз. Спальня была полна утреннего солнца, но Лапа по-прежнему ярко светился голубым, словно мягко жемчужно сияла каждая шерстинка. Джулия уже ничему не удивлялась — не было сил.
Фацио опустил голову на подушки, Джулия обтерла его взмокшее лицо. Молчала. Ждала, что он упрекнет за мать. Но Фацио тоже молчал. Может, ждал объяснений?
Джулия отстранилась, опустила голову:
— Вы все слышали, да? — Она нервно теребила на коленях кусок оторванного полотна. — Я не хотела все это говорить. Это было непозволительно.
Он молчал. Смотрел на окна, наконец, повернул голову, и красивое смуглое лицо исказилось кривой усмешкой.
— Ты часто извиняешься?
Джулия даже растерялась от этого вопроса. Пожала плечами:
— Тогда, когда считаю, что была несправедлива или неправа.
Фацио вновь помолчал, глядя в сторону. Поднял глаза:
— Сейчас ты была неправа?
Теперь молчала Джулия. Она боялась быть неправильно понятой, но нужно было что-то ответить. Да, Фацио говорил, что не питает иллюзий по поводу собственной матери, но он сын и сеньор… Он может говорить, что угодно.
— Сеньора — ваша мать. И, уже поэтому, я была неправа.
— А она?
Джулия вновь молчала. Наконец, все же ответила:
— И она неправа.
Уголок его губ вновь дрогнул. Фацио нашарил руку Джулии и сжал, будто опасался, что она могла сбежать:
— Как ты оказалась в подземелье? Ведь к этому как-то причастна моя мать? Я прав?
Она не хотела лгать. Хотела рассказать так, как есть.
— Я не знаю, сеньор. У меня нет доказательств, поэтому я не могу никого обвинить. Есть лишь записка с догадкой Розабеллы. Она просто хотела предостеречь.
Фацио нахмурился:
— Что за записка?
Джулия тут же пожалела о своей опрометчивой откровенности: вдруг он будет недоволен, и бедняжка Розабелла пострадает еще и от собственного брата? Но отступать было поздно. Записка таила единственную улику против тиранихи.
Джулия достала из-за корсажа помятый сложенный листок:
— Вот. Я не хочу тайн. Но пообещайте, сеньор, что вы не станете ни в чем винить Розабеллу.
Он забрал бумагу:
— Не стану. Если ты об этом просишь.
Прозвучало так, что Джулия смущенно опустила голову, а сердце часто забилось. Будто ее просьба была очень важна. Фацио внимательно прочитал записку. Его губы вновь дрогнули:
— Розабелла любит тебя.
Джулия чувствовала, что краснеет.
— Смею на это надеяться. Я тоже полюбила ее. Она очень славная.
— Как сестра передала эту записку?