«Моя милая девочка. Кое-что случилось. Это касается тебя. Случилось – и очень хорошо. Но ты узнаешь позже. Я долго размышляла, как поступить, и приняла решение. И даже не пытайся расспрашивать».
О чем расспрашивать?..
«Будет, как ты захочешь. Доверься своему сердцу, я верю, что оно не ошибётся. Ты всегда хорошо чувствовала людей. Я буду молиться, чтобы это удалось тебе и теперь».
Сначала Иларис поняла однозначно – речь идет о замужестве Элины. Помочь не ошибиться в выборе. Она дала сестре возможность выбрать – возможность, которой когда-то сама была лишена. Но мало кто одобрил, да и сестра не рада. И её, кстати, можно понять – ведь это всё равно не её выбор!
Но трое претендентов – лучше, чем навязанный один. Их можно сравнить. Поиграть. Оценить каждого. Это хорошая иллюзия свободы. Бывает, чтобы влюбиться, её очень не хватает. Это именно то, что потом на всю жизнь останется счастливым воспоминанием. Но Элина не хочет в это играть…
Право решать окончательно всё равно не у невесты. Это понятно, если речь идет о целом графстве Несс. Но…
«Кое-что случилось. Это касается тебя».
Речь о том, что она потом что-то узнает, а спрашивать нельзя. Надо «довериться сердцу», это всего лишь означает поступать как обычно, как хочется ей? Не следовать условностям, не слушать советов?
Принять выбор Элины? Или, наоборот не принимать, если не понравится? Или это всё вообще не про Элину?
Тётя Милд никогда и никому раньше не морочила голову. Напротив – она объясняла. Учила. Когда-то она забрала в свой дом сироту Иларис, никому не нужную в холодном отцовском замке, и отец не возражал. Тётя Милд расчёсывала Иларис волосы и мыла их отваром ромашки, которой целое поле росло под её окнами, шила ей платья, и её учила шить, а также читать и писать, позволяла ей носиться с мальчишками по дворе и ездить с ними верхом. Отец женился, но молодой мачехе даже нравилось, что падчерица жила где-то у чужих. И когда родилась сестренка, Иларис тоже оказалась не нужна. Она тогда лишь съездила к отцу в гости, ненадолго – как чужая. Но почему-то мачеха была недовольна, когда король вспомнил про Иларис и постановил отдать её замуж в семью руатского герцога Бентенура. Король назначил половину приданого, вторая половина была от дяди, графа Несса – гордому и надменному грандлорду Сури нечего было дать за старшей дочерью. Впрочем, тёте Милд это всё тоже не нравилось, ведь жених у Иларис уже был, там, дома, и отец согласился, хотя считал, что его дочери больше подошёл бы кто-нибудь познатнее. Счастья это руатское замужество в конце концов никому не принесло. И забавно думать, кем она могла бы быть сейчас, если бы…
Нет, ни больно, ни горько не было – с тем, первым женихом они оба были совсем детьми, о любви речь не шла. Была дружба. Об этом приятно и тепло вспоминать.
Во время войны её бывший жених замахнулся на трон Кандрии и победил. Он женится будущей зимой, на принцессе из Руата. Ему давно пора и совершенно необходимо.
Король Рейнин Крансарт женится на будущее Новогодье.
Она быстро написала ещё несколько писем, сугубо деловых, и размышлять над ними не пришлось. Но, как назло, утихшая было головная боль началась снова и всё нарастала, стреляла в виски. Надо выпить лекарство и выспаться, завтрашний день тоже не будет легким.
Иларис сложила письма и убрала письменный прибор. Позвонила было служанке, и не удивилась, что та не пришла – она сама накануне отправила свою Клею к экономке, которой позарез нужны были лишние руки. Собственная настойка от головной боли у Иларис давно закончилась, и, вообще говоря, не очень-то была нужна, но сегодня…
Придется спуститься в кухню.
Она могла пройтись по замку и с завязанными глазами, поэтому даже лампу не взяла – что ей тёмные лестницы? В кухне работа продолжала кипеть, но по сравнению с тем, что творилось днем, это было затишье. Ставили хлеб, замачивали крупу на утро, снова мариновали мясо, поварёнок разбирал только что доставленные корзины с зеленью. Кое-где по кухне горели светильники, но всё равно было полутемно. Те слуги, что закончили работу, подсаживались к длинному столу – поужинать. Винья, экономка, сидела на своем обычном месте во главе этого стола. Впрочем, если в кухню вечером приходила Иларис, это место тут же уступали ей – обычай «вечерней чашки» тут соблюдался. Это когда хозяйка по вечерам приходила в кухню, садилась за стол с прислугой и выпивала чашку чая, заодно решая какие-то дела, разбирая жалобы и недоразумения. Здесь Винья делала это чаще.
– Винья! – Иларис тронула её за плечо, и онемела от изумления, когда женщина обернулась.
Не Винья, а леди Фари, неугомонная мать первого жениха.
– Что вы здесь делаете, леди Фари?
– Ах, это вы, милочка, – та, похоже, тоже растерялась.
А Иларис, надо сказать, теперь слегка разозлилась. С какой стати эти леди вторглась в кухню, где ей совсем не место? Она гостья. Почему её вообще пропустили сюда, если есть приказ не пускать посторонних в эту часть замка? И снисходительно называть её милочкой – это тоже как-то неправильно.