Невеста в облаках или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов

Я смотрела, как он бился в истерике – и мне самой было его жалко. Он был сильный – и ничего не мог сделать. Или не хотел – это даже не важно. Важно, что он ничего не делал, и это было ужасно, для него это было даже более ужасно, чем для меня. Я вспоминала все, что он говорил мне о себе в редкие минуты откровенности: «Мне бы в десантники… Кишка оказалась тонка… Мужчине риск нужен, опасность, чтобы кровь играла…» Ему нужно было, чтобы кровь играла, – а сейчас он боится так, что страх парализует его волю. Это уже почти физиология – от страха у человека действительно может быть что-то вроде временного паралича, нас учили. Он просто не осознает сейчас, что говорит, вот что. Потом он опомнится – и будет жалеть уже, что так сказал, что ничего не сделал. Я должна его успокоить. Должна его успокоить хоть как-то.

– Господи, Валера, ну почему специально? Ну, у меня же хороший адвокат был, правда, хороший, он всего этого добился…

– Этого добиться, вот этого, условного наказания, в такой ситуации можно было только за взятку! А откуда у твоего адвоката деньги на взятку? Откуда у тебя вообще может быть хороший адвокат?! Ничего ты не понимаешь…

Слово «взятка» откладывается у меня в мозгу, но до сознания не доходит.

Вместо этого я на автомате начинаю оправдываться и говорить Валере про адвоката:

– Ну это же был частный адвокат. Мне его наняли.

– Кто нанял?

– Немец какой-то. Я так и не поняла, как так получилось, – ну немец, пассажир, я ему помогала, он видел, как меня в наручниках вывели, тоже решил помочь. Сумасшедший немец какой-то…

И вот тут он замер – и повисла страшная пауза. Потом встал и сказал:

– Все еще хуже, чем я мог предположить. Я не знаю, почему этот немец нанял тебе адвоката, что у тебя с ним было…

– Да ничего не было, клянусь тебе!

– Не клянись, все равно не поверю – иначе зачем ему в это дело лезть. Да и неважно уже. Важно, что картина получается чудовищная. Взятку судье, конечно, дали – к бабке не ходи. А вот то, что тебе адвоката нанял немец, превращает все это в глазах следствия в международную сеть с постоянным каналом сбыта на Западе, а меня – в агента этой сети. Это конец. Теперь понятно, почему они все отстать не могут. Там небось уже и Интерпол… Все, Регина. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь с этого момента. И никогда, ни под каким видом не приближайся даже ко мне. Все, конец, поняла? Уходи и не возвращайся.

Дверь захлопнулась – я услышала, как изнутри поворачиваются два замка.

И вот теперь – теперь действительно я была совершенно одна. Абсолютно, окончательно и бесповоротно. Я не могла даже встать – сидела на полу у него под дверью и стонала сквозь зубы. Я просто выла – как собака, которую хозяин выгнал на улицу. Я не знала, куда мне теперь идти – и зачем идти.

Не помню, как я доехала в тот день до Пулкова. Не знаю вообще, почему я туда все-таки поехала – просто, когда я наконец смогла встать и побрела, шатаясь, прочь, ноги сами понесли меня самой знакомой дорогой, автоматически. Надо было куда-то идти – пошла туда. С огромным трудом, не осознавая почти ничего. И ведь я понимала, что все кончено, я могла ожидать всего, чего угодно, – но то, что произошло, то, что говорил и делал Валера, превзошло все мои ожидания. После всего сказанного им на лестнице, какое значение имело, как встретят меня в Пулкове.

Разумеется, меня там и не встретили – не то чтобы плохо, а просто не встретили, никак. Мой экипаж был весь по домам, выходной – но я и не стала бы к ним кидаться после этого разговора, увидела бы – за угол бы спряталась. По коридорам шныряли какие-то молодые и новые, которых я не знала. Старые все торопились и либо искренне не замечали меня, либо здоровались без особого любопытства – времени-то прошло много, все забылось, я была просто «человек, который давно не появлялся» – мне кивали и бежали мимо. Пару раз, пока поднималась на третий этаж, к начальству, ловила на себе изумленные взгляды – изумление говорило о том, что люди эти узнавали призрака, но подходить не решались, а сама я только ускоряла шаг – ни к чему это ни мне, ни им. Если надо кому будет, по-настоящему надо, захотят – подойдут. Ведь на самом деле я боялась в этот момент всех, всех людей, которых могла встретить, всего того, что отличалось от ставшей привычной мне тюремной обстановки. Я пересилила себя, сделала вид, что могу пройти по улице, поговорить с Людмилой, с Валерой, приехать в аэропорт, – но людей я боялась.

На проходной внизу меня, конечно, остановили – пропуска у меня не было. Но наверх все-таки пустили – видимо, начальство, ошарашенное моим появлением, не знало, что делать, решить ничего не могло и предпочло, чтобы я хотя бы сидела в предбаннике, а не ошивалась у служебного входа и привлекала к себе внимание. Мне выписали, по звонку, временный пропуск, велели сесть в приемной и ждать. У начальства, якобы, было совещание, все были заняты, и никто не мог ко мне выйти.