Невеста в саване

Между тем клерк по имени Том добрался до телефона. Звонок поступил в Восьмой участок на Центр-стрит в десять ноль девять. Отсюда он по невидимым эфирным волнам распространился в дюжине направлений. Машины мчались к аллее, помощник районного прокурора схватился за шляпу, глава муниципалитета выскочил из постели. Лейтенант Ширер и трое мужчин выехали из отдела убийств.

Кристофер Макки, начальник участка, узнал о тревоге, когда садился возле управления в служебный «кадиллак» после совещания с комиссаром. В этом не было чего-то особенного. «Отдел Убийств, Шайнбоун-аллея и Лафайет, женщина, белая, выпала или выпрыгнула из конторского здания. Личность неизвестна». За день бывало с полдюжины подобных звонков.

Инспектор сказал шоферу:

— Думаю, заглянем по дороге, Тони. Езжай по Малберри, так будет быстрее.

Он откинулся на подушки возле капитана Пирсона, чтобы резко сесть прямо меньше, чем через полминуты.

Высоко над ними, на вершине высокого серого здания, которое они оставили позади, из золотой трубы вещал замогильный голос:

— Шайнбоун-аллея — убийство, Барбара Бэрон, проживающая в доме 22А по Восточной 32-й Стрит. Шайнбоун-аллея — убийство, Барбара Бэрон, проживающая…

Нельзя сказать, что капитан Пирсон сел прямо. По другому он не сидел. Его масса не позволяла ему развалиться, как сделал худой высокий шотландец. Но у Пирсона отпала челюсть, что придало ему выражение изумленного лори. Он произнес: «Боже!» — и заскрипел зубами.

Макки кивнул. Его глаза затуманились и заблестели.

— Валяй туда, Тони.

Невидящим взглядом он уставился сквозь ветровое стекло. Слова были не нужны. Оба знали репутацию Барбары Бэрон и поняли, что это сообщение означает. Макки знал её в лицо. Она была частью фона многоликого Нью-Йорка, который он должен был знать. Он видел её в Сток-клаб меньше недели назад танцующей с Рональдом Флеком, роковую красавицу в зеленом наряде, с надменным, несчастным и слишком выразительным лицом. Безразлично и мимоходом он определил её, как источник неприятностей.

Она была одной из наиболее известных молодых светских львиц. Прошлогодняя дебютантка была обязана вниманию публики тем, что репортеры устали и занимались одним-двумя именами, а не делили свои предпочтения в равной мере. Ни одна колонка светской хроники не появлялась без упоминания каким-то образом её имени.

«Вчера на чаепитии в Волфстаун Брасейз Барби Бэрон была в одной из своих дерзких шляпок. Они с Эйлин Шерри смеялись…»

И все в таком духе. Она не была ни самой богатой, ни самой красивой, ни самой известной из милых молодых женщин. Если она и превосходила их умом, это ещё ничего не значило. Ее покойная мать, уроженная Ван Скотт, вышла из «голубых воротничков». Отец, Хью Бэрон, был владельцем фабрики, но не таким богатым, как когда-то.

«Кадиллак» с голубым пропуском на ветровом стекле затормозил. Впереди лежала Бликер Стрит. Пирсон застонал при виде сборища, сплошной черной массы, заполнившей Лафайет от Бликер до Бонд Стрит. Сотрудники в форме пытались разогнать транспорт. Шотландец выскочил из машины до полной остановки и пробивался сквозь плотно сжатые тела, как нож сквозь сыр, вместе со следующим по пятам Пирсоном.

— Полиция. Отойдите, пожалуйста, полиция.

Патрульные из четырех машин с трудом очистили аллею, отогнав людей в стороны. Прибыла «скорая» из больницы Сент-Винсент. Врач небрежно нацарапал в бланке три буквы «М.П.П», — мертва по прибытии. Это все, что от него требовалось. Свою миссию он исполнил.

Пространство справа и слева от тела огородили веревкой. Макки перешагнул ограждение и осторожно подошел к мертвой девушке. На ней скрестились мощные фонари. Они сгущали тьму шершавых темных стен, тесно подступивших со всех сторон, где пойманный в ловушку воздух был насыщен зловонием, запахом веков и отбросов, прокисшей земли и застарелых конских куч.

Старый гнилостный запах, запах тления.

Макки остановился и взглянул вниз.

Глянцевый блеск атласных туфель цвета слоновой кости, нежное облако белого тюля, скрепленного цветами, подчеркивали ужас неуклюже раскинутой разбитой плоти. Девушка, которая улыбалась великой Америке с обложек журналов, которая нежилась в ароматических ваннах и расслаблялась дорогими сигаретами, поддерживала безупречный цвет кожи парижскими мылами и лосьонами, кремами и мазями, которая была самой яркой среди всех веселых и ярких нью-йоркцев последние восемнадцать блистательных месяцев, теперь лежала, невидяще уставившись на густую толпу зевак, сгрудившихся за ограждением, чтобы крупным планом увидеть столь сенсационный и неожиданный финал. Они никогда не мечтали увидеть тело Барбары Бэрон. Никто не ожидал видеть её такой. Это было уже слишком.