Невеста вечности

Она оглянулась на часовню, на это место. Возможно, в своей прошлой жизни она не часто встречалась со своим отцом, но каждый раз, каждую их встречу он вспоминал именно об этом месте и описывал его во всех деталях. А незадолго до своей гибели повез ее, свою дочь, на этом вот самом «Лексусе» сюда, на эту свалку, полную битого кирпича и мусора, и показал в натуре. Тот сон или явь в ночной келье… Ей приснилось, что отец явился и нарисовал план своей кровью. Нет, этого не случилось в реальности – лишь во сне… А наяву он просто привез ее сюда на машине и показал. И взял клятву, что она запомнит это место. И она поклялась отцу и запомнила все до мельчайших деталей, нарисовав план в своем сердце и в мыслях. И размышляла о нем слишком, слишком, слишком часто – в минуты одиночества и отчаяния, покоя и тишины и даже своего вынужденного монастырского уединения, и даже в часы долгих молитв, представляя себе, как все тут было тогда, в тот раз… Как ее отец – тогда еще молодой, живой, да, такой живой, энергичный, деловой, рисковый, фартовый, каким она помнила его с самого детства…

Как он приехал на здешнюю фабрику с золотом ставить клейма…

Как увидел ее – ту женщину-милиционершу из розыска. И понял, что погиб.

А потом увидел ее смерть…

Как удар молнии в солнечный знойный день…

Он увидел, осознал, прочувствовал смерть…

И смерть его спасла…

Сестра Инна вынесла из часовни, полной мертвых, засохших и сгнивших цветов, коробку с подвенечным платьем – свое рукоделие. Сестра Римма забрала шкатулку с золотыми украшениями, ставшими частью обряда. Потом она наклонилась и взяла горсть земли возле ступенек.

Сырая земля… Нет, не осенняя грязь, а часть того, что они оставляют тут. И того, что берут с собой.

Они погрузили все в машину, затем сели все трое в «Лексус». Сестра Римма завела мотор и нажала на газ.

Красные огни в ночи – вот они скрылись за поворотом дороги, покидая «Маяк» – нет, не навсегда, лишь на время. Потому что это место, ставшее местом силы, местом великого чуда смерти – а они в это пылко верили все трое, – еще позовет, не раз позовет их назад…

Красные огни стоявших в пробке на бульваре машин видела и Катя. Они прошли уже английский паб и французское кафе «Жан-Жак», но Страшилин не выказывал желания зайти внутрь. Катя решила, что он ведет ее в какой-то другой кабачок или ресторанчик. Она чувствовала легкое беспокойство, приятное беспокойство. Впереди сиял огнями рекламы Новый Арбат, а за ним Старый Арбат.

Расследование завершено, а значит, финита их совместной со Страшилиным работе. «Выпью с ним бокал вина и домой, – думала Катя. – Не стоит засиживаться. Если ему нужна компания, для того чтобы дойти до кондиции, я просто слиняю».

Но слинять не удалось. Страшилин внезапно остановился посреди бульвара.

– Катя, можно с вами поговорить?

– О чем, Андрей Аркадьевич?

– Поговорить серьезно?

– Но мы и так серьезно говорим, как раскрыли это дело, обсуждаем.

– Я давно хотел сказать… Подождите, постойте минуту. Здесь и сейчас скажу, потому что если начну говорить потом, когда выпью, вы либо посмеетесь, либо снова испугаетесь, как там, в номере. Да постой ты, – он внезапно взял Катю за руку, сильно стиснул и прижал к своей груди, не отпуская. – Что же, вот так все и закончится?

– Андрей Аркадьевич…

– Мы больше не увидимся?

– Будут другие дела, я мало вам помогла, в основном лишь мешала, но я…

– Да подожди ты… Катя… я хотел сказать… в общем, шок и трепет…

Катя смотрела на него, он не отпускал ее руку, все сильнее, плотнее прижимая к своей груди, и даже сквозь его плащ, пиджак и рубашку рука ощущала, как гулко и сильно бьется сердце.

– Шок и трепет, вот что я получил там, в доме Уфимцева. Труп старика на полу, эксперт, как вареный, еле шевелится, все злые, как собаки, вместо того, чтобы работать, в опергруппе отношения выясняют, кто кому чего должен… У меня башка с похмелья трещит, ощущение такое – вот-вот сорвусь с катушек… А тут еще звонок из главка – помощника, мол, спеца надзирающего мне шлют. Ну, думаю, сейчас я его встречу – надолго запомнит поселок «Маяк» и это чертово дело. А потом я выхожу на крыльцо и вижу…

Катя смотрела на него, не отрываясь.

– Я вижу вас… тебя я вижу… труп в луже крови, вся эта неразбериха, а ты тихонько так входишь… как это в песне: то ли девочка, то ли виденье… прости, что пошлости говорю, но я… Я пытаюсь рассказать тебе о себе, быть может, впервые в жизни. И я трезвый, я не пьяный. Пылинки в воздухе пляшут, и солнце вдруг все освещает – тебя, твои волосы… У тебя такой вид, что хочется тебя моментально защитить. Я это почувствовал там. И еще – шок и трепет вот здесь. – Он еще крепче притиснул Катину руку к груди. – Шок и трепет… Потеха, да? Умора? Толстый немолодой мужик трепещет, как лист на ветру. Ты назвала свое имя. Я услышал твой голос. И осознал, что я пропал.

– Андрей Аркадьевич, пожалуйста…

– Ну что «Андрей Аркадьевич»?

– Не надо, прошу вас.

– Что не надо?

– Вот это все. Я не знала, я не замечала… то есть, я замечала, конечно, но не думала… Андрей Аркадьевич, это не серьезно.

– Не серьезно?