Они любили друг друга долго и нежно. Брекеты, в смысле. Потому что мы с Валеркой, тщетно пытаясь отцепить их на протяжении целого урока, к следующей перемене начали друг друга тихо ненавидеть. Через два часа жалких потуг с моей стороны и отборных матов со стороны Валерки, мы выползли из-под лестницы, навечно войдя в анналы истории нашей школы как «парочка неразлучников». Директриса вызвала МЧС-ников, и разлучить нас смогли только в центральной стоматологической поликлинике города, проведя коридором позора сквозь строй записанных на приём к ортодонту граждан. Надо ли объяснять, что после подобной экзекуции желание лобызаться с кем-либо ещё у меня отпало напрочь. Ну, по крайне мере, до тех пор, пока с меня не сняли брекеты.
ч В общем, в школе я была почти легендарной личностью. Потому что имя – это было полбеды, главным приложением к нему была я, ходячая катастрофа. Там где ступала моя лёгкая ножка или всовывался любопытный нос, обязательно случалась какая-нибудь пакость. Если нужно было сорвать урок, отмазаться от физкультуры или загулять контрольную, я была волшебной палочкой-выручалочкой. Там, где появлялась я, все время что-то случалось. Ну так, по мелочам. Например, на зачётной контрольной, когда я позвала учительницу, чтобы задать вопрос, у неё случайно сломался каблук, и она, падая, каким-то непостижимым образом сломала себе руку, а пока над ней все кудахтали и вызывали скорую, весь класс благополучно все списал. У физкультурника сложился гимнастический снаряд в тот момент, когда он показывал мне на брусьях акробатическую фигуру. Когда его откопали из-под металлических столбиков и деревяшек, на лбу у него красовалась здоровенная шишка, а под глазом – приличный такой фофан. И все сочли бы это за досадное недоразумение и случайность, если бы в следующий раз, когда он подстраховывал меня в момент моего героического ползания по канату, этот самый канат не оборвался бы, и я своей «Марфой Васильевной», ну, в смысле, тем местом, что пониже спины будет, не упала Марку Борисовичу на то место, которым он обычно думал. И думать он после этого явно стал через раз. Мозгов-то у физруков и так не ахти, а тут я вышибла последние. Почему последние? Потому что если бы они у него остались, он не дал бы мне в руки мяч для метания и не стал бы ждать пока я заеду ему им прямо в глаз. Опять же случайно, конечно. Правда, после этого чего-то там у него в голове, видно, стало на место. Когда я с толпой одноклассников подбежала к нему, лежащему на земле, он вышел из ступора и, ткнув в меня пальцем, с благоговейным ужасом произнёс:
– Знаешь, Антипенко, ты на физкультуру можешь больше не ходить. Я тебе пятёрку автоматом до конца твоей учёбы в школе ставлю.
Камера три на три метра. Без кровати, отхожего места и каких-либо удобств. Один паёк в день, да кружка воды.
Вот тот итог, к которому я пришёл в своей жизни.
— Не унывай. Ты чудом не обратился, жив, так что есть шансы выбраться, — ворчливо заметила Гея.
С моей субличностью происходило что-то странное.
— Ещё бы! — возмутилась она.
Когда меня поймал… Вырубили и подвесили за крюк в лабиринте, Гея себе места не находила. Она не могла ничего сделать. Единственное, что ей оставалось, наблюдать, как надо мной издеваются.
Раньше я думал, что люди жестоки. Что им нравится издеваться над тем, кто слаб. Но это оказалась не вся правда. Гораздо больше им нравится издеваться над тем, кто раньше был сильнее их, но сейчас оказался в полной их власти.
— Сам виноват, — Гея не забывала читать мне нотации, — Это всё твоя гордыня!
Не спорю. Доля моей вины в произошедшем есть. Будь я чуть внимательнее, то не допустил бы того, что произошло.
— Не бери на себя слишком много. Ты не можешь спасти всех.
Не могу. Какие же горькие эти слова. Да, не могу. Потому что слаб, глуп и невнимателен. Прояви я чуть больше внимания, то защитил бы Аби и не дал…
— Сеня, — вздохнула Гея, — Заканчивай себя винить. Лучше давай думать, как нам отсюда выбраться.
Правильные слова. Мудрые. Я знал, что винить себя опасно. Знал, но не мог остановиться. Стоило прикрыть глаза и я видел, как пытают Аби. Снова и снова звери издеваются над ней. Надо мной тоже издевались. Тело хорошо запомнило эти пытки. Но физическая боль ничто в сравнение с чужой болью. Я готов был пережить лабиринт ещё раз, если бы это помогло девушке.
— Она жива. А значит всё будет хорошо.
— Она так и не пришла в себя.
— Придёт.
— Я остановил её. Одну.
— В темноте! Её найдут и помогут!
— Или нет…
Три дня издевательств… Я находился между жизнью и смертью, бредил, перестав понимать, что происходит. Помнил Арчи, который явился, словно святой, дал еды и воды. Я до сих пор не уверен, что видел это по настоящему. Но Гея утверждала, что парень и правда приходил. Потом его схватили и утащили.
Небольшая помощь помогла мне прийти в себя. Организм получил столь необходимую подпитку и… К тому моменту, когда меня пришли убивать, я смог создать энергетический шар и разбить путы.