Невезучий Альфонс (Рассказы)

И хотя за иллюминатором хмурое небо и дождь лупит, но у нас в кают-компании хорошо, весело. За тем ужином почувствовал я, что есть у меня на сейнере команда. Не просто люди разные - мотористы, матросы, - а команда. Сбило их, сшило, спаяло море. Радостное такое чувство от этого. Даже механик размяк и рассказал веселую историю про своего знакомого, который якобы написал труд о родимых пятнах и их роли в жизни красивой женщины и хотел получить за этот труд звание кандидата наук.

Все смеялись. Один кок мрачный ходил. Только спрашивал у всех: "Добавить? Добавить?"

Через день выбрали якоря и двинулись дальше. Только прошли Югорский Шар - и сразу во льды попали. Полоса тяжелых льдов миль в сорок. Ледокола с нами еще не было, и мы в этих льдах мучились целые сутки. Промерз я, стоя на мостике, изнервничался.

Бьют нас льды, а Вася рад. Во льдах не качает, волны нет. Печку отремонтировали на Вайгаче, и Вася печет хлеб. И все мы, как на его возню посмотрим, так сердцем теплеем, хотя вокруг и тяжелые льды. Однако старпом время от времени подбадривает кока.

- О'кэй. - кричит. - О'кэй, Васек, нажаривай хлебушек!

Старпом любил беседовать по-английски.

Вышли наконец на чистую воду. Я спустился с мостика, вымылся и - обедать. В кают-компании все готово к обеду, и хлеб на деревянном подносе лежит посреди стола. Я здорово хотел есть. Ну и, не дожидаясь супа, отломил краюшку. А механик сидит против меня и смотрит очень внимательно... От той краюшки у меня глаза полезли на лоб. Явственно я это почувствовал.

- Что, капитан, откушали хлебца? - спрашивает меня механик.

- Откушал, Роман Иванович, - шепотом отвечаю я.

- И я, - говорит, - тоже. - И задышал часто-часто.

- Не раскисайте, - говорю, - товарищ старший механик. Моряк вы или нет?

Механик тыльной стороной ладони вытирает со лба пот.

- Я, - бормочет, - умру сейчас.

- Вам, - говорю, - видно, совсем уже плохо, Роман Иванович, раз вы до таких мыслей начали подниматься.

Потом он немного пришел в себя, открыл глаза, а в глазах у него лютая ненависть, и говорит:

- Убью я его. Убью Ваську.

А Вася суп несет и, на свою беду, робко так, но все же спрашивает про хлеб: как, мол, ничего?

Роман Иванович взвизгнул, схватил ложку и запустил ее в кока. Васек присел на корточки, поставил суп на пол и - шмыг в двери. Стармеха матросы оттащили в каюту, кажется, на руках. Он и говорить ничего не мог больше - икота на него напала.

Мне не до обеда стало. Пошел к себе и лег.

Поспал немножко и проснулся, как всегда просыпаюсь - внезапно, будто лопнула в койке пружина и воткнулась в спину.

Плескало за бортом Карское море. От воды несло холодом. Я побродил по палубе. Металл кое-где уже порыжел от ржавчины. В ватервейсе у камбуза валялось несколько щепок и пустая консервная банка. Я толкнул дверь и заглянул в камбуз.

Вася сидел на полене возле плиты и смотрел на огонь. Привязанные проволочками кастрюли висели на стенках, покачивались. Пахло чадом и газами от дизеля.

- Я не умею печь хлебушек, - сказал Вася. - И ужин на Вайгаче не я готовил, а Семен Семенович с флагмана. Я готовить плохо умею. И свидетельство поварское у меня липовое. Ребята сделали.

- Так мне и казалось, - сказал я.

- Вы меня на Диксоне выгоните? - спросил Вася и стал подгребать к плите мусор.

- Если замена будет, - сказал я.

- Может, я быстренько научусь, а?

- Не знаю, - сказал я. - Это ведь не так уж просто.

- Да. Не так уж просто, - повторил Вася тихо. - Как ребята тогда котлеткам картофельным радовались... И вы радовались.

- Радовался, но не только котлеткам.

- Хорошо, когда люди радуются, - пробормотал Вася. - Или смеются.

- Это так, - сказал я.

- Может, ребята на меня не очень сердятся, а?

- Дружище Вася, нам еще долог путь. Может статься, кто-нибудь и не вернется из него. Он трудный, наш путь. Матросы не понимают этого. Они еще слишком молоды. Я понимаю за них. Людям придется много работать. Людям будет трудно там, впереди, во льдах. Их надо хорошо кормить. Надо быть повариным асом, чтобы готовить в этих условиях вкусную пищу.

- Я понимаю, - сказал Вася и зачем-то потрогал пальцем подошву ботинка.

- Ты учись. На будущий год найди меня в Ленинграде. Я тебя в другой рейс возьму. Слышишь? Учись обязательно.

- Спасибо, спасибо. И простите меня. А коком я стану. Тут десять классов иметь не обязательно. Может, таким образом и утрясется моя судьба. Хорошо тогда за ужином было... И плавать буду, путешествовать...

На Диксоне старпом нашел другого повара - Марию Ефимовну Норкину. Была она тогда дамой полной. Двух Вась из Ефимовны можно было бы выкроить запросто.

- Хватка у нее есть, - сказал мне старпом. - Это точно. Я пробовал ее потрогать, так она меня так хватила! До сих пор ухо потрескивает. Морячина насквозь соленая. В сорок пятом "Рылеев" у Борнхольма подорвался на мине. Так она на нем буфетчицей плавала. В Швецию их вельбот вынесло. Опытная баба...

- Я те дам "баба"! - сказала наш новый кок, перелезая через борт. - Я те дам "баба", заяц нечесаный!

Стармех, увидев нового кока и услышав ее первую тираду, заулыбался радостно и даже перекрестился, а потом сказал мне тишком: