Невезуха

Ну да ладно, это нам все равно, мы народ не очень верующий, но предполагающие, что кто-то там наверху есть и за нами смотрит. И им, тем, кто за нами смотрит, в общем пофиг, кто мы и что мы, а нам пофиг какие они — такие как на иконе, бледные и худые, или темные и мрачные, как на православных досках. Я покряхтел, встал, и пошел к двери, спокойно вышел, спустился с крыльца во двор, пошел по протоптанной тропинке, добрался до нормального сортира, стоящего в огороде, и даже почему-то этому не удивился. А чего удивляться, во всей деревенской России такая планировка придумана.

Сделав свои дела, я уже неспешно вернулся в дом, по дороге разглядывая бревенчатый дом, подобных которому полно в наших деревнях, двор, огороженный дощатым, потемневшим от времени, забором, по которому бродили обычные земные куры. В общем, удивляться было просто нечему, обычный дом, таких в Российской глубинке пруд пруди. Добавим русский говор и… удивляться ничему не станем. Оно нам зачем? Мы народ культурный, воспитанный, нас на мякине не проведешь. Если вокруг русские, и мы в русской деревне, то это значит что? Правильно, держи ухо востро, ибо тупое ухо к ученью глухо, вроде так.

Я даже вернулся в огород, посмотреть не растет ли картошка. Оказалось, растет, как и помидоры, огурцы, лучок и тыква. А вот это уже перебор. Не может на чужой планете расти то же самое, что и в российской глубинке. Могли бы показать овощи, как в Мексике или Китае, а показывают как в России, значит что? Правильно, если на клетке слона увидишь надпись «Буйвол», не верь глазам своим, верь надписи. А еще очень важен вопрос — на фига было именно такой огород городить? Тем более что помидоры из-за океана к нам пришли, как и картошка, и произошло это в семнадцатом веке, Петруша первый этим отметился. Ладно, разберемся и с этим, чуть позже.

В доме старушка недовольно на меня зыркнула и сказала:

— Тебе кто разрешил вставать?

— Так это… того, — пробубнил я смущенно. — В сортир надобно было, оно ведь как, ежели не сходишь, так оно же само потом вылезет и прямо в доме, а это же нехорошо… Думал, ругаться станешь на меня, хозяйка, если я тебе на новые половики кучу наложу.

— А… вон ты чего, — улыбнулась старушка. — Так бы и сказал, что в сортир. В сортир можно.

— А куда нельзя? — поинтересовался я. — И главное, чего?

— А никуда и ничего нельзя, — ответила Аксинья. — Народ у нас в деревне грубый, ежели чего не так, то может и побить, а мне тебя потом лечить, а это опять расходы.

— Так ты вроде меня не лечила, — произнес я, оглядываясь по сторонам.

Нет, точно дом как из моего детства, половики домотканые, лавки вдоль стен, огромный сундук с наваленным тряпьем. У меня все больше возникало ощущение, что вижу вокруг декорации театральной постановки, в которой одну из ролей придется играть мне. И можно было бы возмутиться, да только смысла в этом никакого нет, я не знал как мне выбраться с этой планеты, значит, пока придется играть теми картами, что мне сдали, тем более что фразу, высказанную кресом о том, что я пришел не обычным лесным путем, слышал. Не совсем же дурак. Понятно же, что существуют какие-то тропы, по которым можно куда-то и откуда-то придти. А вдруг одна из этих троп идет с Земли? Уж больно быт вокруг меня знакомый, его не придумаешь, значит, кто-то скопировал или использует то, что употреблялось предками, такое тоже вполне возможно, сие называется культурной традицией. Значит что? Правильно, молчим и мотаем себе на ус, кто-то обязательно чего-то проговорится.

— Меня бледнолицый маг лечил, а ты только ходила вокруг меня да охала.

— Ты вот мне поговори ишо, — буркнула Аксинья, глянув на меня злым взглядом. — Небось, думаешь, что умный? Так ты дурак дураком, поверь. Ничего не знаешь, ничего не понимаешь, а туда же, не лечили его. Ты сейчас где? Правильно, у меня дома. А я кто? Знахарка. Значит, ты у меня на лечении. А у знахарок даже суп лечебный. Кстати, ты его есть будешь или откажешься?

— Нет, нет, — бурно запротестовал я. — Никак не откажусь от такого лечения. Прости меня, целительница, был не прав. Хочу твоего знахарского супа!

И на колени с чувством бухнулся. А мне чего? Мне ничего. Мне пофиг. Я в эти игры с детства играю. Смеется тот, кто смеется последний. Мне уважение высказать просто, я не гордый и парень без принципов, кончились они у меня как раз в тот день, как диагноз узнал свой фарфоровый. Какие принципы у умирающего? Правильно, никаких. И желание одно, еще немного пожить. А как, это уже дело десятое. Правда, рабом я все равно не стану.

— Вот как, — усмехнулась старушка, — прямо вот на глазах умнеешь. Садись за стол, сейчас принесу.