Невидимая девушка

Первого января, в первый день нового года, я пришла домой в шесть утра. Аарон спал, а Анджело лежал в маленькой кроватке, которую я держала рядом со своей. Увидев, что я вошла, он лениво встал. Я взяла его на руки, понюхала и усадила на кровать рядом с собой. Я чувствовала себя совершенно измотанной. Опустошенной. Было так тихо. Всю ночь я то и дело просыпалась от криков гуляк, воя ветра в высоких ветвях деревьев, шума машин, проезжающих каждые несколько минут, скрипа ворот, ведущих на стройку, чириканья птиц. Каждый раз, когда я засыпала, мне снилось, что там была лиса, которая лизала мне лицо, дышала мне в ухо. Я просыпалась и обнаруживала, что я одна. Было шумно. Было холодно. Я жила посреди ночной темноты.

Теперь я смотрела на грязно-белый потолок своей спальни, на розовый бумажный абажур с вырезанными сердечками, который я выбрала, когда мне было восемь лет, в «Homebase». К нему прилагался комплект пуховых одеял и настольная лампа. Я не знала, кем был этот ребенок или кем она могла стать, если бы Харрисон Джон не сделал того, что он сделал с ней, когда ей было десять лет.

Было тихо, если не считать звуков спящего дома. Я думала, что мне здесь не место. Я принадлежу улице. И вновь другая часть меня, та часть, которая прилежно выполняет домашние задания, красит ногти и смотрит телепрограмму «Лучший пекарь Британии», эта часть меня прошептала мне на ухо:

– Ты уверена, что у тебя не едет крыша?

Но я знала, что нет, не едет. Я знала, что просто меняюсь. Становлюсь другой. Развертываюсь. Совершенствуюсь.

В ту ночь я снова взяла свои вещи и легла спать на другой стороне улицы напротив дома Роана Форса. Я сказала Аарону, что ночую у Жасмин. Взгляд, которым он посмотрел на меня, говорил: «Я вообще-то не верю тебе, но ты почти взрослая и скоро упорхнешь отсюда, и я не хочу быть тем, кто подтолкнет тебя к краю».

Следующей ночью я спала дома, только ради Аарона, а не ради себя, но моя душа болела, пойманная в ловушку квартиры. Я чувствовала себя поглощенной матрасом, одеялом, окружившим меня теплым воздухом. Я испытывала клаустрофобию, тревогу. Когда на следующее утро я проснулась, простыни обмотались вокруг моих ног, и на минуту я испугалась, что меня парализовало. Откуда-то из глубин живота на меня накатил приступ паники. Я раскрутила простыни и, тяжело дыша, села. Я знала, что не смогу провести еще одну ночь в помещении. Я знала, что изменения во мне почти завершились. Вечером я дождусь, когда Аарон уснет, а потом уйду.

В те ночи я не спала. Почти не спала. Я просто лежала в темноте, чувствуя, как моя душа наполняется, моя голова вибрирует, моя кровь течет по жилам, теплая и полная жизни. Мне не нужно было спать. Я существовала на каком-то другом уровне, используя некую странную энергию, закачанную в меня из луны надо мной, из земли подо мной.

На рассвете я возвращалась домой и собиралась в школу. Аарон понятия не имел, а если и знал, то ни разу ничего не сказал. Возможно, он думал, что у меня появился парень. Он обращался со мной как со стеклянной вазой, как будто ничего не мог мне сказать. Это срабатывало в мою пользу.

Затем, в середине января, случилось ЭТО. Тот самый момент, который, как я знала, рано или поздно наступит. Момент, который с десяти лет всегда присутствовал на краю моего поля зрения. Потому что в любой части города, даже в той, что расположена по соседству с главной транспортной развязкой, где шесть полос движения громыхают утром, днем и ночью, среди двухэтажных автобусов, высотных зданий, рекламных щитов и банков, всегда на маленьких улочках существует маленький мирок, где пути людей пересекаются, сходятся, расходятся и снова пересекаются. Где вы узнаете людей по школе, в которую они ходили, по магазинам, где их матери делают покупки, по маршрутам, которыми они ходят в одно и то же место в одно и то же время, и вы знаете, что даже в такой части города, как моя, в какой-то момент вы увидите человека, который засунул в вас пальцы, когда вам было десять лет. Непременно увидите.

И вот он, в холодной пелене раннего рассвета, как только я свернула с улицы, где стоит дом Роана, на Финчли-роуд. Вот он, весь в черном, с поднятым капюшоном, как и я, в куртке «Пуффа», как и я, с сумкой через плечо, как и я. Вокруг не было ни души. Натриевый свет фонаря между нами сверкал в капельках утреннего тумана. Сначала я занервничала, потому что мужчина, потому что темно и вокруг больше никого. Но потом я узнала черты его лица, тяжелый лоб, небольшую вмятину на носу, как будто кто-то вдавил ее большим пальцем.

Харрисон Джон.

Тот самый, что раздавил девочку с розовым абажуром. Он посмотрел на меня. Я посмотрела на него. Я видела, что он узнал меня. Он улыбнулся и сказал:

– Сафайр Мэддокс.

Я не ответила. Я быстро прошла мимо него, зашагала прямо на яркие фары машин, что ехали ранним утром по Финчли-роуд.

– Сафайр Мэддокс! – крикнул он мне вслед. – Не собираешься даже поздороваться?